Сразу после Октября 1917 года начались систематические гонения на национальные святыни и духовные ценности России. Первой жертвой стало православие. За ним последовала русская самобытная философия; вместо нее "неистовые ревнители", где мытьем, где катаньем насадили марксизм-ленинизм. Путь домой наших национальных мыслителей растянулся на многие десятилетия.

Марксистско-ленинская философия в советскую эпоху была служанкой идеологии, царствующей служанкой, поскольку выполняла партийный императив: формировала важнейший элемент духовной жизни — основы мировоззрения, обязательного не только для членов партии, но и для всего народа. Ее идеологическая функция не сразу сформировалась; в первые послеоктябрьские годы профессиональная философия продолжала существовать, хотя ее носителям постоянно угрожали и чинили насилия. В некоторых университетах оставались старые профессора. Еще в 1918 году готовилось собрание сочинений П.Флоренского в девятнадцати томах; свет увидели в 1922 году только две книги. Н.Бердяев в 1919 году организовал Вольную академию духовной культуры. Перед тысячной аудиторией Политехнического музея он часто читал лекции; а однажды после философской дискуссии с Дзержинским в ЧК даже сам грозный хозяин этого учреждения распорядился отвезти его домой. Выходили старые и появлялись новые журналы (например, "Мысль и слово"), функционировали кружки, "буржуазно-помещичья" философия отцветала последним ярким цветом.

Русская культура и русский народ, открытые другим культурам и народам, "всемирно отзывчивые" на протяжении всей своей истории сумели душевно духовно породниться со многими представителями других народов, том числе и евреями, идентичность которых стала опираться на русский культурный фундамент. Но в условиях общественных потрясений, будь то Октябрьская революция или нынешняя трагическая страница нашей истории, когда сам титульный народ утратил свое национальное тождество, когда его гонят идти "туда, не знаю, куда", когда все обнищали, а культурная жизнь подвергается чудовищной девальвации и профанации, когда слово "русский" стало чуть ли не синонимом слова "фашист", возник большой соблазн отделиться, "расплеваться" с "этой" страной, показать "этим" русским, кто здесь на самом деле хозяин, и каким должно быть будущее у этих "тупых" и безнадежно отсталых русских. В авангарде всей этой кампании находятся главным образом именно "евреи на перепутье".

Что касается философии, сразу после Октября радикалы типа С.К.Митина (1882-1962) или В.В.Адоратского не случайно призывали вообще выбросить философию за борт современности: достаточно марксизма как политической идеологии. В наши дни такие установки "нееврейских евреев", как их называет немецкая публицистка Соня Марголина (2), в нашей стране по-прежнему широко распространены. Но теперь наши "реформаторы" душой и телом привержены к абстрактному капитализму, насаждая его в стране с тем же усердием, как раньше социализм.

После высылки русских философов марксизм перестал быть одной из философских сект и превратился в официальную философию режима. Правда, в то время философская жизнь была еще жива и марксистская философия допускала "внутренний плюрализм": продолжал публиковаться бывший эмпиромонист А.А.Богданов, последователь Н.Федорова космист В.Н.Муравьев и др. В конце 20-х годов А.Ф.Лосев в течение трех лет издал восемь философских книг, которые могли бы составить его славу. Но "Диалектика мифа", вышедшая в 1930-м году, где он назвал диамат "вопиющей нелепостью" и усомнился в правде большевизма, перечеркнула его академическую деятельность. Лосев провел несколько лет в лагере (причем меру его виновности определял нарком железнодорожного транспорта Л.М.Кагановч), а затем вынужден был молчать более двадцати лет.

Новая структура философского образования, которая создавалась в 20-е годы, опиралась на институт Красной профессуры (создан в 1921 г.), на Коммунистическую академию (1918), Коммунистический университет им.Свердлова (1919). С 1928 г. появилось Общество материалистов-диалектиков. После взаимных перебранок и свар ("деборинцы" против "механицистов", М.Б.Митин против А.М.Деборина и т.д.) к концу 20-х годов устоялся термин "диалектический материализм", а философия получила название "марксистско-ленинской"; быстро разрасталось "новое поколение советских философов" (Н.А.Карев, И.К.Луппол, Я.Э.Стэн, М.Б.Митин, Г.Е.Глезерман, П.Ф.Юдин и др.), а к середине 30-х годов их усилиями и с их помощью в ранг философского гения был возведен И.В.Сталин, завершивший создание канона марксистско-ленинской философии в 1938 году знаменитой четвертой главой в "Кратком курсе истории ВКП(б)", которая называлась "О диалектическом и историческом материализме". По некоторым сведениям она была создана Я.Э.Стэном, погибшим, как и многие другие представители "нового поколения", в ГУЛАГе. В результате разногласия на философском фронте умолкли, а жизнь философа стала иллюстрацией закона отрицания отрицания и превращения бытия в ничто. Настал "мертвый час" философии.

В четвертой главе в сжатом виде были сформулированы основные постулаты марксистско-ленинской философии — три черты материализма, четыре черты диалектики, три черты исторического материализма, получившие абсолютный авторитет и исключавшие возможность существования иных подходов. Ключевая идеологическая роль принадлежала теории общественного развития, в которой постулировалось пятичленное линейное прогрессивное движение всех человеческих обществ, всех народов Земли от первобытного общества, через рабовладение, феодальный строй, капитализм к социализму как первой стадии коммунизма (4). Здесь не было места для альтернативного развития, либо даже для тупиковых путей, для открытого будущего: "планы партии будут выполнены", "победа коммунизма неизбежна".

С этой верой в будущее (светлое или мрачное?) все советские люди обязаны были жить и непрерывно подкреплять свою веру бесконечным повторением этих аксиом, призванных внушать исторический оптимизм и поддерживать веру в историческую миссию коммунизма, которому суждено осуществиться благодаря революционной практике рабочего класса как у нас в стране, так и за ее пределами. По подсчетам немецкого советолога Г.Веттера (побывавшего в советском плену после войны, а затем дома создавшего толстенный том, посвященный советской философии), до начала 50-х гг. было осуществлено 301 издание "Краткого курса" общим тиражом 35.762 тыс. экземпляров, а четвертая глава была опубликована в газетах и журналах тиражом 65 млн. экземпляров.

Четвертая глава стала основой теоретического обучения и для ликбезов, и для вечерних университетов марксизма-ленинизма (в которых должны были в обязательном порядке раз в два-три года "повышать свой идейный уровень" лица с высшим и средним образованием), и для академических философских исследований, и для студенческой молодежи, которая до конца 80-х гг. была обречена слушать лекции, участвовать в семинарах, писать рефераты и сдавать экзамены по установленной свыше жесткой программе курса, который назывался "Диалектический и исторический материализм”. С такой всеохватностью, массовостью и глубиной могло соперничать разве что Евангелие.

Но этот "мороз" не мог полностью загубить ростков новой жизни. Хотя и в жестких рамках догматической марксистско-ленинской философии, живая мысль пробивалась до войны на то открываемом, то закрываемом вновь философском факультете Московского института философии, литературы, истории (МИФЛИ), где преподавали старые профессора, изучались древние и новые языки. В 30-е годы в издательстве Academia публиковались труды Гегеля (как теоретический источник марксизма), Дж.Вико и других зарубежных авторов. В начале войны вышли три тома "Истории философии" (называются они "Серая лошадь" — из-за серой обложки и потому, что честно служили многим поколениям студентов); в 1942 г. возник запрос на логику, нашлись и преподаватели (А.Ф.Лосев, В.Ф.Асмус, П.С.Попов, С.А.Яновская).

В созданном в 1947 году Институте философии Академии наук появились молодые люди, уцелевшие на войне, которые, оставаясь марксистами, были далеки от его догматического понимания; в журнале "Вопросы философии" (выходил с 1947 года и до 1958 года оставался единственным философским журналом) А.З.Каменский поставил вопрос о необходимости изучать русскую философию, но его призыв был проигнорирован; появлялись статьи, расходящиеся с господствующими установками (была опубликована, в частности, статья И.И.Шмальгаузена, защищавшая генетику, которую травили сторонники Н.Т.Лысенко. (Правда, в том же журнале была опубликована одиозная статья "Кому служит кибернетика?"; автор, псевдоним которого до сих пор не раскрыт, доказывал, что, конечно же, мировому империализму).

На излете сталинских лет возникла новая интеллигенция, отличавшаяся от дореволюционной и от выдвиженцев 20-30-х годов, как плод политики всеобщего образования — подлинного завоевания советской власти. В философии крепла научно-образовательная инфраструктура (число профессиональных философов с 400 в 1947 году выросло до 1500 в 1955 году, а в 1975 году их было уже 14 тыс.) Главная их задача (которую в полной мере они не выполнили) состояла в обеспечении идеологической и политической чистоты подготавливаемых в Советском Союзе многочисленных кадров учителей и вузовских преподавателей, поэтому надзор за состоянием этой чистоты оставался строгим, хотя и не мог противостоять возрождению забытого внутреннего плюрализма.

Так появился новый тип философов, дистанцировавшийся от партийности и ориентированный на истину. Молодые способные люди обращались от догматических сегментов философского знания к теории познания и философии науки (П.В.Копнин, В.А.Лекторский, В.Н.Садовский, Г.С.Батищев и др.), к изучению истории философии (Э.В.Ильенков, В.В.Соколов, А.В.Гулыга, И.С.Нарский, П.П.Гайденко, А.С.Богомолов и др., которых обвиняли в "уходе от актуальных проблем современности"), к изучению современных западных и восточных философских течений (Ю.Н.Давыдов, Н.С.Юлина, Б.Г.Григорян, Н.В.Мотрошилова и др.), что называлось тогда "критикой современной зарубежной философии". И они действительно критиковали, "держали" дистанцию (и подчас не только из конъюнктурных соображений), что не мешало партийным боссам неустанно их наказывать, хотя и в более мягкой форме, чем это было в сталинскую эпоху.

В наши дни некоторые философы, обращаясь к недавнему прошлому отечественной философии, отрицают само ее существование в советские годы. Например, В.Свинцов ("Независимая газета" 24.5.1994) утверждает, что жил "как на мусорной свалке", а известный советский философ А.П.Огурцов и его соавторы в словаре "Русская философия", изданном Российским гуманитарным университетом (статья "Подавление философии в СССР") заключают, что философия в СССР "была окончательно подавлена к 1950-му году”, т.е. именно тогда, когда они начали весьма успешно ею заниматься. До сих пор многие исследования, созданные в те годы, не потеряли своего значения (например, работы П. Гайденко, Ю.Давыдова, Н.Трубникова, Ю.Бородая и др.).

Как раз в то время сформировались группы, начавшие массированное расширение предмета марксистско-ленинской философии, подрывавшее само ее существование. После публикации "Философско-исторических рукописей" Маркса предпринимались попытки теоретически обосновать принципы социализма "с человеческим лицом", что отчасти соответствовало идеологической потребности властей, хотя кардинально расходилось с политической практикой как внутри страны, так и за ее пределами. Дискуссия об азиатском способе производства в конце 50-х годов, формально оставаясь на почве марксизма, опровергала знаменитый сталинский тезис о пяти социально-экономических формациях. В провинции (на Урале, в Сибири, Казахстане) возникли целые школы так называемых диалектиков-гегельянцев, группировавшихся вокруг глубокого знатока Гегеля Э.В.Ильенкова (члены Алма-Атинской, наиболее активной среди них получили даже название “гегильенковцы”). С начала 70-х годов начался настоящий бум в исследовании философии И.Канта — основоположника немецкой классической философии, которого недолюбливал В.И.Ленин. В иные годы выходило до двухсот работ, посвященных тем или иным проблемам кантовской философии. Возник "Кантовский ежегодник" и музей (в Калининграде), были проведены конференции и симпозиумы в ряде городов страны.

В 1960 году после долгой подготовки появился первый том "Философской энциклопедии" (завершающий, пятый том вышел в 1970 году), сыгравшей огромную роль в расширении поля философских исследований и если не разрушившей, то основательно расшатавшей догматическую структуру марксистско-ленинской философии (особенно содержанием четвертого и пятого томов).

Особое значение для возвращения советской философской мысли на столбовую дорогу мировой мудрости стало систематическое издание серии "Философское наследие", каждый том которого вводил в научный оборот тексты тех или иных мыслителей прошлого; к составлению, комментарию и созданию научных вступительных статей были привлечены лучшие специалисты. Первый том "Древнеиндийская философия" появился в 1963 году; серия, хотя в постсоветское время и переживает большие трудности, продолжает издаваться. В настоящее время вышло уже около 150 томов. Это лучшее, что было создано совокупными усилиями советских философов за все годы существования советской власти.

Нельзя обойти и деятельность Института научной информации АН СССР (созданного в 1971 г.), который вот уже более 25-ти лет систематически выпускает реферативные журналы, фиксирующие текущие процессы в области философии и других общественных наук как у нас в стране, так и за рубежом, а его проблемно-тематические сборники реферативных и аналитических обзоров послужили для выработки официальных идеологических принципов в меняющихся условиях, стали отправной базой для десятков диссертаций и монографий.

Почти не было диссертаций, посвященных русским философам. Попытки издать произведения наших классиков заканчивались фиаско, а подчас и трагикомически. Так, в 1982 г. после многих усилий многих людей (включая хождение по цековским кабинетам космонавта В.Севастьянова) был издан том произведений русского космиста Н.Федорова "Философия общего дела". Издание было немедленно объявлено идеологически вредным, появились разгромные рецензии, главный редактор издательства "Мысль" Ф.С.Худушин уволен с работы, ответственный редактор тома А.В.Гулыга наказан, "наказан" был и сам Федоров: "Философию общего дела" продавали только в киоске Института философии (так сказать, для служебного пользования). Тираж маленькой книги А.Ф.Лосева о Вл.Соловьеве (1983) был запрещен для продажи в университетских городах, и возвращался в столицу из дальних сел и горных кишлаков, продаваясь по немыслимым в то время ценам. Несколько лет пролежал без движения (в редакции "Философское наследие") трехтомник сочинений Вл.Соловьева, составленный А.Ф.Лосевым и А.В.Гулыгой. Но зато, когда он вышел (уже как двухтомник) в 1989 году, прямо у стен Издательства его продавали по цене в десятки раз более высокой, чем по номиналу.

В первые годы перестройки философы активно подхватили выработанные в ЦК КПСС идеологические клише, они рьяно включились в обоснование "социалистического выбора" с человеческим лицом, "общечеловеческих ценностей", "человеческого фактора" и "нового цивилизационного процесса", "заграница нам поможет" и т.п. Разумеется, все это не имело большого положительного значения, более того, отсутствие критической дистанции затемняло смысл происходящего и препятствовало адекватной оценке начавшегося разрушения страны и смены духовных ориентиров.

Когда 31 декабря 1991 года рухнула советская власть, отошли в небытие такие понятия, как "советская промышленность", "советская культура" и т.п., перестала существовать марксистско-ленинская идеология, а реальная действительность предстала в ее античеловеческом обличье, философия пережила своего рода час "нуль": вместе со многими другими институтами, философы-догматики оказались не у дел. Но наработанный поколениями философов "задел" по изучению мировой философии способствовал "превращению" научных коммунистов в академических политологов, специалистов по эстетике — в культурологов, истматчиков — в социальных философов, преподавателей "научного" атеизма — в историков и теоретиков религии. Все они в той или иной мере до сих пор обременены наследием догматического марксизма. Историки же философии остались, сохранили свои позиции — акции этой области философского знания резко повысились: история философии сделалась ведущей областью преподавания и изучения, но имеет главным образом чисто академический характер. К тому же философия у нас в стране (и на Западе тоже) давно уже не стремится к целостному пониманию мира и человека, преобладает интерес к изучению отдельных проблем, поэтому ее усилия недостаточны для преодоления того духовного вакуума, в котором оказался народ. Более того, стараниями СМИ среди части нашей гуманитарной элиты получило достаточно широкое распространение нигилистическое крыло философского постмодернизма, возникшего во Франции и до такой степени некритически перенесенного на русскую почву, какая и не снилась догматикам-марксистам.

Отрицание целостности истины и времени (в их многообразии), проповедь их плюралистичности, релятивизм ценностей, апология деконструктивизма, т.е. по сути дела произвольного толкования чего угодно и как угодно в том числе философских учений и отдельных проблем, приводит к углублению духовного кризиса (причем не только в философии) и его смакованию. Главное для постмодернистов не установить ЧТО именно хотел сказать мыслитель (или писатель), не смысл и содержание его учения, а только КАК он выражается и КАК что-то при этом читается. Критериев же этого КАК нет: "все дозволено". Эта вседозволенность используется для личного самовыражения, за которым не стоит практически ничего кроме банальностей.

Отечественный мэтр постмодернизма В.Подорга, которому некоторые у нас прочат великое будущее, призывая читать текст по правилу "вне всяких правил", всякий раз "обновляя устоявшийся понятийный строй философской мысли", "обессмысливая смысл", следуя букве французского постструктурализма, манипулирует понятиями "телесность" и "тело", понимаемыми то как физическое тело, то как "тело текста", "тело письма" (5). В результате, даже его поклонники приходят в недоумение и принимают эти его понятия за метафору. Так, Сергей Федякин ("Независимая газета") в заметке о посещении им концерта Баха рассуждает о "теле музыки Баха". Избыток смысла или бессмыслица? Подорога до неузнаваемости "обессмысливает" смысл и содержание концепции религии Киркегора, кризисных аспектов философии Ницше и т.п., о которых наш читатель так мало знает и не догадывается о произволе, подмене или простом невежестве. Слава Богу, этот автор пока еще не покусился на русских классиков...

Системный духовный кризис, в котором оказалась страна и народ, когда девальвировались традиционные ценности, когда вместо "новой исторической общности — советского народа" страна стала раздираться межэтническими противоречиями, когда коллективистские формы деятельности, труда и общежития заменяются беспределом эгоистического индивидуализма, безудержного потребительства одних и унизительной нищеты большинства народа, когда преданы и попраны национальные интересы страны, а государство не в состоянии обеспечить защиту самой жизни, когда "светлое" будущее капитализма, которое нам обещают, являет городу и миру свой звериный оскал, и впереди нет никакой надежды, когда человечество оказалось перед всеобщей катастрофой — ядерной, экологической, демографической — в этих условиях пережившая советскую власть философия оказывается неспособной дать человеку надежную мировоззренческую опору.

Складывавшиеся в определенных исторических условиях классические образцы западной философии, хотя и апеллируют к "конечным" экзистенциальным вопросам, которые вечно стремится решать человечество, в то же время несут на себе печать своего происхождения — своей истории, своего национального душевно-духовного склада, получившего выражение не только в языке, но в подходе к кардинальным философским проблемам. И.Ильин в свое время связывал особенности русского языка с потребностью русского народа мыслить "созерцающим сердцем"(6). В конечном счете, мировая мудрость имеет общечеловеческий характер, но не даром различаются англо-саксонский, французский и немецкий менталитет, в основе которого лежат различные нормы высказываний и, соответственно, разные способы философствования. Недавно на эту сторону дела обратил внимание английский историк философии У.Харвей в статье "Лингвистическая относительность французской, английской и немецкой философии"(7).

Западные и восточные философские системы многому нас учат, они расширяют кругозор, дают пищу для размышлений, наконец, поддерживают уровень научной среды, необходимый для профессиональной работы, но почти до конца перестройки в нашем распоряжении не было теоретической основы, которая могла бы помочь народному сплочению на духовных принципах общего нашему дому, необходимого в данных условиях мировидения. У себя дома мы оказались бездомными.

При советской власти несколько поколений русских людей подвергались жестокому эксперименту, целью которого было истребление исторической памяти народа; трагедией стала утрата национального самосознания. Первой жертвой пала религия, и особенно православие, основа общежития русского народа, сокровищница духовных ценностей. Сотни храмов были разрушены, сотни тысяч священников погибли в лагерях. Но православие устояло: старушки спасли храм. Помню, когда во времена Хрущева комсомольцев посылали на Пасху к храмам, чтобы помешать Крестному ходу своими плясками и песнями, с каким самоотречением и как достойно вели себя эти русские женщины! Как если бы это было не церковное праздничное действо, а шествие на Голгофу.

Постепенно и молодежь стала обращаться к храму. Когда в 1989 г. все гадали, состоится ли празднование 1000-летия крещения Руси (что зависело от властей предержащих), ожидание было столь напряженным, что власти не посмели лишить народ этого праздника. Празднование 1000-летия крещения Руси стало важной вехой на пути возрождения православных святынь.

Русское прошлое, русская история стали другой жертвой эксперимента. Все прошлое России мазалось черной краской, извращались исторические события, само историческое существование народа. Гонениям или замалчиванию подвергались писатели, которые осмеливались с любовью и страстью повествовать о светлых и героических делах нашего прошлого (например, В.Пикуль, Дм.Балашов). Очернение трагического опыта Великой Отечественной войны зашло так далеко, что празднование 50-летия Победы казалось под вопросом. Но не вышло...

Та же судьба постигла и русскую философию. Понадобилось (уже на исходе перестройки) специальное решение ЦК КПСС, чтобы открыть путь для возвращения на родину труды самобытных русских философов. И сразу начался настоящий бум публикаций текстов русских классиков. Особо следует отметить начало издания собрания сочинений В.В.Розанова (издательство "Республика") и И.А.Ильина ("Русская книга"), наиболее национальных из наших русских мыслителей. После того, как было снято табу с сочинений русской философской классики и изданы были их главные труды, ощущалась большая потребность в обобщающих работах, которые могли бы представить целостную картину и дать развернутую интерпретацию развития идей в учениях ее наиболее крупных представителей.

Вслед за исследованиями появились и справочники. В 1995 г. имело место "обвальное" издание словарей: их вышло сразу четыре (9). Появление такого количества справочной литературы — явление неординарное. Во-первых, это свидетельство достаточного уровня проработки учений наших классиков; во-вторых, это своего рода прорыв в новое измерение, в осмысление того значения, которое имеет для современной нашей духовной культуры введение в научный оборот концептуального богатства и актуальных идей представителей русского религиозно-философского ренессанса. Это, наконец, свидетельство окончательного крушения запретов и заслонов, которые вплоть до последнего времени ставились на путях овладения нами нашим же собственным духовным богатством.

Почему, к примеру, у немцев нет словаря, посвященного немецкой философии? Да потому, что в Германии никогда — ни при социализме (в ГДР), ни тем более при национал-социализме — не подавлялась национальная традиция, как у нас. Простой пример: в двух только что вышедших словарях есть обстоятельная статья "Соборность". Это — центральное понятие русской религиозной философии. Перевести его на другие языки невозможно. Между тем, ни в одном нашем общефилософском справочнике (даже в пятитомной "Философской энциклопедии") такой статьи нет. Больше того, такого слова нет ни в одном словаре русского языка, изданном при Советах. Слово было уничтожено. Слава Богу, только на бумаге.

Однако, до сих пор бытуют нигилистическая установка, отказывающая русским философам быть причисленными к философскому цеху. Еще Л.Троцкий, одержимый идеей насильственного преобразования России и всего человечества, с пафосом вопрошал: "Где наш Гегель?... В философии у нас нет никого, кроме третьестепенных учеников и безличных эпигонов" (10). В наши дни г-жа Т.Иванова, услышав, что один русский писатель похвалил родную мудрость, подняла переполох: как можно мириться с утверждением, что "русская философия куда сильнее немецкой?" (11). Ведь в России расхожее русофобское клише: быть не может ничего более достойного, чем на Западе. Даже один из лучших немецких славистов М.Хагемайстер (Марбург) сомневается в существовании русской философии как науки (12), очевидно, следуя догме позитивисткого понимания философии, в которой не может быть места для "поэзии", для отступления от строгих рационалистически обоснованных понятий. Но подобная позиция не выдерживает критики.

Догма об ущербности русской философии как "тупикового отростка философского развития" основывается еще и на том, что она пронизана православием, принципиально религиозна. Поэтому хулители отбрасывают ее в средневековье, что выражает их "прогрессистскую" уверенность в том, что средневековье "отсталое", и только Новое и Новейшее время с его Просвещением, культом рациональности и постмодернизмом являются передовыми, а "передовое" всегда лучше "старого". Русская философия "ходит в ретроградах" и благодаря негативному отношению к православию со стороны русофобов, хотя, как справедливо утверждает С.Хоружий, православие было принято русской философией в качестве мощного и живого движения только как "феноменальная почва для философствования" (13), в этом нет ничего прискорбного или отсталого, ибо "греческое вероисповедание", по словам Пушкина, дает нам особый национальный характер.

Прав был А.Ф.Лосев, когда еще в начале века писал, что среди наших философов есть равные по значению мировым величинам. Он имел в виду выразителей "религиозно-философского ренессанса". Это направление имеет значение не только для России, но для всего мира. Известно, что Ф.Достоевский, Вл.Соловьев, Н.Бердяев, Л.Шестов, И.Ильин, С.Франк, Л.Карсавин, Б.Вышеславцев и др. приобрели всемирную известность. Концепции многих из них легли в основу влиятельных западных философских учений ХХ века — экзистенциализма, персонализма, философской антропологии и др. А уже в наши дни на Западе началось активное освоение философского наследия П.Флоренского, Г. Шпета, А.Лосева.

Совершенно неприемлемы поэтому утверждения молодого российского философа В.Малахова о том, что нельзя говорить о духовной преемственности с философами, покинувшими страну в 20-е годы. Те, кто сегодня пытаются построить мост между прошлым и настоящим (к их числу автор относит А.В.Гулыгу, С.С. Хоружего, Н.Гаврюшина), обречены на неудачу, ибо "вера в то, что с этого можно снова начать развитие прерванной мысли — только иллюзия". Возврат невозможен потому, утверждает Малахов, что за годы советской власти были уничтожены институциональные и личностные предпосылки духовной преемственности: произошел радикальный разрыв между прошлым и настоящим (14). Такая позиция совершенно не согласуется с опытом духовной жизни, причем не только нашей страны: ныне и на Западе на прошлое смотрят не только как на предпосылку современности, как на нечто "отсталое", а как на свою непосредственную составную часть. Стремление к слиянию того, что есть, с тем, что было, насущная потребность, особенно в наших условиях: старая мудрость сегодня обретает новую жизнь.

Русский народ на уровне здравого смысла — в своей повседневной жизни и в своих чаяниях — недвусмысленно придерживается идеи народной общности, государственного интереса, составной частью которого является единство страны и защита ее безопасности, поддержки сирых и обездоленных, укрепления защищенности индивида, правопорядка, нравственности и справедливости, миролюбивых отношений между народами. Фундамент этих чаяний продолжает базироваться на осознании единства истории и судьбы (что крайне важно для народа, прошлое которого веками подвергалось испытаниям на прочность), на православном, подчас стихийном и неосознанном, самосознании, истребляемом и подавляемом, но полностью так и неискорененном из духовного обихода.

Русская самобытность и православие задолго до Горбачева и компании одержали победу над коммунизмом (в марксистско-ленинском понимании). Русский народ, переболев "бесовщиной", медленно, в мучительных страданиях очищается от нее. И когда пытаются навязать ему для подражания образцы буржуазной конкуренции и индивидуализма, он сопротивляется, и тяга к традиционным жизненным ценностям только усиливается.

Массовое устремление профессиональных философов к изучению и пропаганде русской философской классики, стремление опамятоваться, взглянуть на то, что было и чего не сделано — не только духовная, но нравственная и гражданская потребность, исполнение долга перед народом. Философы призваны дать СЛОВО для формулирования целей здорового народного жизнеустройства, тщательно осмыслить эти цели и способы их достижения, приемлемые для народа и пригодные для реального их воплощения в жизнь.

Что говорит нам сегодня русская философия?

Русская философия обращена к общечеловеческому идеалу (понятие которого ввел в философию Кант). Это философия положительного идеала. Она в высшей степени современна для всего мира, утратившего веру ("Бог умер" — провозгласил еще Ницше), превратившего в божество накопление богатства и безудержное потребление. Плоть от плоти православного сознания, глубоко освоив достижения мировой классики, русские философы конца ХIХ — начала ХХ века сконцентрировали внимание на главной человеческой проблеме — на смысле жизни, целью которого является преодоление смерти. Идея всеединства, идея сущностной, энергийной связи Бога, мира и человека, в которой человек становится посредником между Богом и миром и способен породить "духовное человечество" (15), легло в основу космического мышления русских философов, побудило их обратиться к проблеме бессмертия. Бессмертие с библейских времен было предметом веры. Русские идеалисты (в первую очередь Н.Федоров) превратили его в предмет знания, но не понятийного, дискурсивного, а интуитивного, основанного на диалектической очевидности, на непосредственном знании, реализуемом в деятельности, в том числе и научной (16).

Русская философия указывает людям достойный путь — создание высокой человеческой общности, где индивид не задавлен всеми, и все не страдают от острых углов индивидуализма. В решении этой задачи они, опираясь на православие как религию любви, обосновывали идею всемирного боления за всех, идею общечеловеческого единения. Кант предрекал мирный политический союз народов. Сегодня весь мир влечется к единству. И хотя наша страна ныне лишилась единства, хотя ее понуждают подчиниться денежному мешку западных воротил, ее будущее, как и будущее человечества — в единении.

Вопрос, однако, состоит в том, каким будет это единство — "империей зла" во главе с избранной элитой избранных народов ("золотого миллиарда") и социальных групп (транснациональных компаний), во главе с группой избранных пенкоснимателей, навязывающих тоталитарными средствами свою волю народам: академик Н.Н.Моисеев предупреждает о мировом тоталитаризме в этом случае (17), или исполнится мечта о соборном слиянии человечества, спаянном общей ответственностью за экологическое и глобальное выживание, за спасение самой планеты Земля, взыскующем высокой морали, гражданской и космической ответственности духа, в котором каждый народ и любой человек займет достойное место. Соборность народов Земли — путь к общечеловеческому единству.

Рассматривая пути национального развития, русские мыслители сосредоточивали свое внимание на русской идее. Ныне ей посвящены многочисленные статьи и книги, в том числе и хулительные, когда нас уверяют, что эта идея есть не что иное, как программа экспансии и "идеология русского империализма" (18), как "государственная имперская идея" (19), когда при ее упоминании "по коже пробегает легкий мороз" (20). В этом случае имеет место недобросовестная подмена смысла русской идеи.

Когда говорят об "имперском" содержании русской идеи, подменяют ее философско-мировоззренческие принципы политическими; другая подмена состоит в том, когда со всей очевидностью в ней подразумевается шовинизм и антисемитизм, что служит обвинению ее сторонников (конечно же, в первую очередь "красно-коричневых", но не только их, а и всего русского народа) в этих пороках. В этом следует разобраться.

Прежде всего, "евреи на перепутье" (хулителями русской идеи выступают именно они) стремятся всячески подогреть мысль о русском антисемитизме и шовинизме, превращают русскую идею в идею шовинистическую. Между тем, сегодняшняя наша ситуация как раз опровергает это расхожее обвинение: с 1918 года не было такого количества евреев, сколько имеется в нынешнем нашем правительстве. И ничего, никаких эксцессов не наблюдается. Что касается так называемого бытового антисемитизма, то, по словам Сони Марголиной, он питается главным образом муссированием в СМИ темы о "правах евреев" и о русском "антисемитизме", драматизация которой оправдана стремлением стимулировать исход евреев из России в Израиль. Но и при этом, по ее словам, как и по мнению западных социологов, бытовой антисемитизм в России не сильнее, чем в других странах Запада (21).

С другой стороны, нападки на русскую идею как на идею имперскую призваны в очередной раз опорочить прошлое России как "тюрьмы народов" и тем самым отвадить русских от попыток увидеть в своем прошлом не только "чернуху". Между тем, еще раз повторим, эта идея не несет в себе идеологической и тем более политической нагрузки.

Что касается обширности страны и сосуществования в ней многих народов, то ее расширение на Восток не было порабощением народов; поначалу это было хозяйственное освоение земель в связи со стремлением к границам, которое завершилось выходом к Тихому океану. Оно было аналогично движению "к границам", продвижению на "дикий Запад" первых американских поселенцев, тоже вышедших к Тихому океану, с той только "маленькой" разницей, что "по дороге" они огнем и мечом истребляли туземцев — индейцев, загоняли их в резервации; русские же мирно сосуществовали с коренным населением, сохраняя его быт и обычаи. Россия была семьей, а не тюрьмой народов. Многие народы, имевшие собственное государственное устройство, добровольно присоединялись к России.

Собирание земель не было продиктовано "русской идеей", как стремится доказать нам Игорь Чубайс ( не путать с Анатолием, Игорь — брат нынешнего вершителя наших судеб) (22). Такое собирание диктовалось "реальной политикой" хозяйственного и геополитического обустройства страны. Поэтому И.Чубайс совершенно напрасно, хотя и не без задней мысли, привлекает русскую идею для своего обоснования путей преодоления того тотального кризиса, в каком оказался режим. Для него важно, что русская идея служила прежде и должна служить теперь лишь обоснованию новой идеологии.

Постоянные призывы забыть о русской идее, избавиться от "невроза уникальности"(23), отказаться от замкнутости "в рамках какой-то русской идеи" (24), так же как желчные стенания Б.Парамонова (Радио "Свобода"), многие месяцы обвинявшего русский народ в инфантилизме и, следовательно, в вопиющей "отсталости", остаются втуне: русская идея продолжает жить в сознании народа, она стала культурной реальностью, становится философией будущего.

Все чаще встречаются призывы сделать русскую идею "государственной", предварительно "деидеологизировав" ее (25). Но она может послужить лишь мировоззренческой базой для формирования политической концепции национального "государственного интереса", о котором сейчас так много спорят; поэтому русская идея не нуждается в деидеологизации. Конечно же, она как мировоззренческая основа никогда не будет принята властями так же, как не будет сформирована концепция действительно национального государственного интереса, несмотря на то, что Б.Н.Ельцин обязал "через год" представить "русскую национальную идею" (не та власть): в лучшем случае это будет идеологическая программа новейшей номенклатуры.

Что такое русская идея в ее изначальном облике? Русская идея не замыкается на идеологии, она обозначает конечные жизненные цели не только нашего народа, но и всего человечества. Термин "русская идея" родился под пером Достоевского в 1860 г., в ней видел он синтез всех лучших идей, которые развивает Европа в отдельных своих национальностях (26). Вл.Соловьев считал ее новым аспектом христианской идеи (27), а для Н.Бердяева смысл русской идеи — братство народов, искание всеобщего спасения (28). В отечественной философии эта идея получила развитие в упомянутом выше смысле в силу характерных особенностей русской культуры.

По И.А.Ильину, русская культура — дитя исторических катастроф. Войны обрушивались на Россию беспрестанно. Но Россия, как феникс, возникала из собственного пепла и вновь расцветала. Русская идея всеобщего спасения родилась из катастрофического прошлого страны (29).Сегодня весь мир сползает к катастрофе: глобальные экологические проблемы; истощение ресурсов не за горами; духовный кризис; несмотря на видимое благополучие просматривается закат США как сверхдержавы и европейской цивилизации вообще. Это уже предчувствуют они сами (30). Поэтому опыт России преодолевать беду важен для всех. К этому добавляется особенность исторического существования России как "срединного" государства между Западом и Востоком, включающего множество народов, сосуществование которых строится на диалоге и открытости другим культурам; отсюда ее "всемирная отзывчивость" (Достоевский), способность принять в себя идею всечеловеческого единения.

Почему идея объединения и спасения человечества, родившись именно в России, укоренилась в народной душе и в сочинениях отечественных мыслителей, существует ли глубинная связь между идеей всечеловеческого спасения и духовной жизнью русского народа? В.В.Розанов в статье "Возле "русской идеи"" утверждал, что народ, живущий в униженности, терпении и смирении, не может не тянуться к мечте о всеобщем братстве. В обоснование своей мысли Розанов цитирует одного из героев Достоевского: "Истинный вечный Бог избрал убогий народ наш, за его терпение и смирение, за его невидность и неблистанье, в союз с Собою: и этим народом он покорит весь мир своей истине..." (31).

"Русская идея, — писал И.Ильин, — есть идея сердца... сердца, созерцающего свободно и предметно; и передающего свое видение воле для действия, и мысли для осознания и слова. Вот главный источник русской веры и русской культуры. Вот главная сила России и русской самобытности. Вот путь нашего возрождения и обновления. Вот то, что другие народы смутно чувствуют в русском духе, и когда верно узнают это, то преклоняются и начинают любить и чтить Россию" (32). Русская идея есть идея православного христианства, которое воспринимает Бога не столько от Павла, сколько от Иоанна, т.е. не воображением, которому нужны страхи и чудеса (первобытные верования), не властной земной волей закона, требующего повиновения (иудаизм и католицизм), не мыслью, ищущей толкования (протестантство), а "любовью, воссылая ему молитвы любви и обращаясь с любовью к миру и людям" (33).

На протяжении всей своей истории русский народ предпочитал порой заботиться не о хлебе насущном, а выяснять свое отношение к Богу. Бог есть любовь, писал Достоевский. Православие как религия любви, обращенной ко всем человечеству, изначально приняла идею свободной личности. Каждая душа сама по себе "внемлет Богу", сама принимает решение и отвечает за него. В глубине народа русского, утверждал Н.Бердяев в труде "Русская идея", "заложена свобода духа большая, чем у более свободных и просвещенных народов Запада... Огромность свободы есть одно из полярных начал в русском народе и с ней связана русская идея" (34). Поэтому вызывают удивление нынешние призывы и здесь учиться у Запада: дайте, мол, нам протестантизм с его индивидуализмом и предопределением, иначе пропадем! (35). Возродить веру можно, лишь обратившись к отечественной традиции.

Конечно, есть в народном характере черты, прямо противоположные личной свободе. Л.Толстой назвал их "роевым началом", потребностью прильнуть к таким же, как ты, подобно пчеле, прилипающей к рою. "Единица — ноль", вещал поэт, и звал "каплею литься с массою". Здесь коренится самозабвение в общих начинаниях, здесь уничтожается, как считал Чаадаев, личное бытие и заменяется бытием социальным, безличным. Но это — одна сторона дела. Есть другая. Достоевский выступал антиподом Толстого, защищая в "Легенде о великом инквизиторе" личностное начало, испокон веку присущее русской культуре. Такое начало не отрицает единство общего, социального и единичного, личного.

Совместима ли свободная личность с соборным началом? Собор — это церковь: в храм Божий приходят все вместе, следуют общему ритуалу, но каждый остается самим собой, возносит свою личную молитву, сам держит ответ перед Божеством за свои поступки. Л.Карсавин утверждал, что соборность — это симфония, гармоническая согласованность, всеединство. Она включает в себя богатство особенного и единичного, выражает слияние индивидуального и социального. Русская мысль понимает соборность как интуитивную очевидность, веками воспитанную православием в народе. Это, по словами Хомякова, "единство свободное и органическое, живое начало которого есть божественная благодать взаимной любви"(37). В этом смысле русские мыслители считали ее противоположной как католическому авторитаризму, так и протестантскому индивидуализму. П.Флоренский сравнивал соборность с русской песней: она допускает полную свободу голосов при сохранении гармонического единства; в ней нет навсегда неизменных партий, а единство достигается внутренним взаимопониманием: каждый более или менее импровизирует, но тем не менее не разлагает целого. Именно во взаимном проникновении, в тождественности частей и целого реализуется фундамент русской философии — идея всеединства.

Насколько соборность реализуется в жизни? Вячеслав Иванов, поэт и философ, рассматривал соборность как идеальную величину, не как данность, а как задание не только для теоретической мысли, но и для осуществления творчества жизненных форм (38). Русские мыслители разделяли эту позицию. С.Франк в работе "Духовные основы общества" подчеркивал ее практический аспект. Отвергая индивидуализм, русские мыслители указывали, что надо спасать не человека, а человечество (Хомяков), что спасаться надо не отдельными делами, а общим делом человечества (Вл.Соловьев). В русском космизме идея соборности обрела деятельностные черты: в "Философии общего дела" Н.Федорова она воплотилась в конкретную программу борьбы со смертью, в план хозяйственного освоения космоса. Русская эсхатология, обращенная к "концу времен", видела в последней книге Евангелия не "конец всего сущего", а предупреждение человечеству: катастрофа наступит, если люди не предотвратят ее, последнее же — в их силах, "...важно преодолеть понимание Апокалипсиса как ожидание конца и суда. Возможно активное понимание Апокалипсиса как призыва к творческой активности человека, к героическому усилию и подвигу" (39). Русская эсхатология поэтому активна и гуманистична, она предполагает не уничтожение, а преображение человечества на путях абсолютной морали.

Поэтому негативные оценки соборности — например, что "с этой идеей русское сознание просто отстало от европейского" (40), что соборность есть "особое дорефлексивное состояние жизни" (41), что она "компенсирует недостаточную оформленность личности" (42) — свидетельство непродуманного или предвзятого отношения к проблеме. Тяга к общности — не стадный инстинкт. Будущее человечества — в высокой общности, где личность полностью раскрывает себя. Идея соборности решает эту проблему.

К счастью, стремление к соборности живет в народе. В наши дни люди соборуются не только в храме, но и возле него: общины прихожан по доброй воле кормят голодных детей в воскресных школах, помогают друг другу в житейских делах. Малые предприятия подчас могут существовать благодаря соборному соучастию работающих в них людей. Стихийное "государственное" мышление в условиях предательства правящим слоем национальных народных интересов питается идеей соборности. Развиваются и другие формы соборного единения по месту жительства и т.п. Известный философ А.Зиновьев (проживающий в Германии) в одном из интервью призывает к единению в "коммунальности", по видимому позаимствовав этот термин из западной литературы (43): из США пришла в Европу давно знакомая ей еще с конца ХIХ в. от Ф.Тенниса (44) идея общности (синонима термину “коммунальность”). Для России нет нужды изобретать новое слово: общность издавна практиковалась у нас дома в соборе, в общинности, многие годы предаваемой прогрессистами анафеме. Вот и И.Чубайс страшится соборности, призывая культивировать в Новой России "умеренный коллективизм" (45 ).

Сегодня много спорят о православии, самодержавии, народности как формуле русского возрождения. Высказанная министром народного просвещения России С.С. Уваровым еще в 1832 г., которого долгие годы хулили как мракобеса и ретрограда, а саму формулу рассматривали как образец русского шовинизма, она стала предметом полемики не только среди философов, но и в среде публицистов и “околополитической тусовки”. В основе этой триады лежит русская идея (46).

Православная религия в наших условиях — единственное надежное средство воспитания морали, что сегодня необходимо прежде всего. Воспринимаемая как носитель нравственной чистоты, церковь быстро восстанавливает свои позиции, предвещая духовное возрождение страны, спасительное для всего мира. Добро для всех, добро, освященное религией — такова суть русской идеи, направленной на возрождение отечества и преображение мира. Поэтому религия способна стать и для верующих, и для неверующих не только этическим принципом, но и онтологическим идеалом, когда Бог предстает как целевая причина мира, влекущая к себе человечество. Задача состоит в том, чтобы выработать позицию, приемлемую для верующих и неверующих, единую для всех.

Что требуется для того, чтобы вернуть народу его духовное здоровье? Прежде всего необходима комплексная программа для возрождения национального самосознания: возвращение и актуализация исторической памяти народа, для чего необходимо усиленное освоение отечественной истории; возрождение народной духовности, воплощаемой в православии как религии единения и любви; углубленное освоение, развитие и распространение того поистине огромного богатства, которое было создано русскими мыслителями и так долго оставалось невостребованным.

Русские мыслители верили в грядущее национальное возрождение России, в торжество русской идеи. Сегодня русская идея звучит прежде всего как призыв к национальному возрождению и сохранению нашего материального и духовного достояния. Эта идея актуальна сегодня, как никогда. Русские философы, рассматривая жизнь как высшую практическую ценность, видели смысл ее в преобразовании космоса, в преодолении смерти, в рождении новой жизни, в жизни в семье, в развитии культурных ценностей; здесь прозревали они дыхание абсолюта, вечности, идеала. Задача ныне живущих русских философов состоит в том, чтобы оживить жизненные импульсы, заложенные в нашем культурном наследии, и тем самым способствовать не только элементарному самосохранению, но и духовному возрождению.

Примечания:

1) Карсавин Л.П. Россия и евреи/ Малые сочинения.- СПб, 1994.- С.447 — 451.

2) Margolina S. Das Ende der Luege.- Berlin, 1992 — S.95.

4) См. История всесоюзной коммунистической партии (большевиков).Краткий курс.- М.,1955. — С.119 — 127.

7) Harvey W. Linguistic relativity in French, English and German Philosophy// Philosophy today. — Celina, 1996 — P.273 — 288.

21) Margolina S. Op. cit. — S.12 — 13.

22) Чубайс И. От русской идеи к идее Новой России. — М., 1996.

33) Там же.

43) См., например, сборник, посвященный проблеме общности: Gemeinschaft und Gerechtigkeit. — Frankfurt/Main, 1993.

44) Toennis F. Gemeinschaft und Gesellschaft. — Darmstadt, 1991.

45) Чубайс И. Указ.соч. — С.97.

48) Примечательно, как сегодняшняя власть крадется к монархии. Еще в первые недели президентства Ельцина немецкий журнал "Шпигель" предвидел такой поворот событий: на обложке был помещен портрет Ельцина в шапке Мономаха и с надписью "Царь Борис". Настораживают в этой связи пробные шары СМИ (Е.Киселев и компания) по поводу возрождении российской монархии; напрасно некоторые комментаторы видят в них попытки вернуть в Россию Романовых; подспудные задумки куда более зловещи.