У российских “демократов” шовинизация этнических групп — “этницизм” (это явление часто неверно именуют как “национализм”), противостоящий российской государственности, оказался благом, русский национализм — страшным жупелом, кошмаром “всего прогрессивного человечества”. В этом плане они переплюнули даже своих зарубежных учителей, спокойно, без всякого негатива и ажиотации использующих термин “национализм” в научной литературе.

Директор Института этнологии и антропологии РАН В.Тишков совершенно правильно указывает на то, что этничность не может быть основой для государственности, и даже для внутригосударственного административного деления она в качестве принципа ничего конструктивного дать не может (1). Но его представление о том, что политика Б.Ельцина отбросила этницизм — просто ненаучная фантастика, недостойная ученого, директора крупного института.

Лишение российской государственности русского государствообразующего стержня: подкрепленное привело к тому, что малые народы от идентифицированности с российской государственностью получили возможность идентифицироваться как оппозиция этой государственности.

После разрушения СССР ряд “титульных” республик предприняли успешную атаку на центральное правительство с целью выбить для себя привилегированное положение. В качестве платы за присоединение к Федеративному договору Башкортостан (проживает 22% башкир) потребовал подписания специального приложения о дополнительных полномочиях республики в области внешней торговли; республика Саха (проживает лишь 33% якутов), волей обстоятельств получившая в пользование огромные пространства Сибири, добилась права оставлять в своем распоряжении значительную долю доходов от разработки месторождений золота и алмазов. 90% федеральных субсидии направлялись в республики Саха, Татарстан, Башкортостан и другие, где доход на душу населения выше, чем в среднем по стране и лишь 10% — в регионы со сложными климатическими и природными условиями. В результате 10 территорий с доходами ниже среднего уровня стали донорами бюджетных поступлений, 8 территорий, в которых доходы выше среднего, — получателями федеральных субсидий (2).

Кремль, пользуясь обстановкой переворота 1993 года, попытался вынудить регионы и республики к уплате федеральных налогов. Но даже угрозы прекращения всех форм федерального финансирования, установления эмбарго и конфискации счетов в ЦБ испугала далеко не всех. Чечня и Татарстан налоги платить не стали. Ельцину удалось лишь распустить Совет глав республик. В 1994 г. 20 этнических республик уже действовали коалиционно, защищая свои привилегии.

Попытки обсуждать проект “губернизации” России встретили жесткий коллективный отпор со стороны этнических элит и полное равнодушие со стороны элит в русских регионах. Назначенные Ельциным главы администрации предпочитали не ссориться с этницистами. В то же время президент Башкортостана Рахимов даже объявил о том, что Федерацию образуют не края и области, а республики (“Сегодня”, 13.08.94), а президент Чувашии Федоров (бывший министр юстиции) в январе 1995 подписал указ, позволяющий чувашским солдатам отказываться от несения службы на территории Чечни.

Проясняет указанную концепцию целый ряд работ, подготовленных Р.Абдулатиповым (см., например, “Независимая газета” 14.03.95, 10.01.95, книга “Федерализм и история России”, М.: “Республика”, 1992). Проект Государственной программы национального возрождения и межнационального сотрудничества народов России, подготовленный под руководством заместителя председателя Совета Федерации Р.Г.Абдулатипова и поддержанный движением “Сенежский форум” был рассмотрен в книге А.Кольев “Идеология Абсурда” (3). С тех пор творчество лидера интернационала сепаратистов-этницистов пополнилось новыми теоретическими достижениями.

Вот, к примеру, Р.Абдулатипов пишет (“Независимая газета” 18.04.96) о том, что есть такие народы, духовная жизнь которых заторможена. Причем, это дает им преимущества приспособления, устойчивости, предсказуемости. Отсюда возникает рациональность поведения, неагрессивный национализм и замкнутость на индивидуальном эгоизме, а все это вместе дает благополучие. Тут, якобы, национальность и гражданство сближаются, становясь равноправными элементами общества и национально-этнического самосознания. Другого рода явление обнаруживает Абдулатипов в российском варианте национального самосознания. Для него здесь обнаруживается эмоциональный тип, характерный для молодых наций, который ведет к ложному представлению о собственной самобытности, к агрессивности. Здесь, декларирует Абдулатипов, “здорового национализма” нет, как не может быть здорового радикулита или холеры. Ну а в Концепции национальной политики Абдулатипов прямо записал: “решительная война против агрессивного национализма”. То есть война России против самой России. К этому добавим еще и фразу Абдулатипова, прозвучавшую по радио “Свобода” примерно так: “Российская Федерация антиконституционно становится православным государством”.

Мы прекрасно видим русофобский дух этой позиции и попытку подменить норму — здоровое стремление к укреплению собственной нации — патологией. Все это названо как “федерализм”, на деле — этницизм, скрытая антигосударственная (а поскольку дело происходит в России, и антирусская) крамола. Стержневая идея этой крамолы состоит в том, что единого общенационального мировоззрения быть не должно, а должно быть этническое мировоззрения, внешне миролюбивое, но ведущее лишь к одному — к расчленению страны по этническим улусам.

Именно поэтому оказывается, что абдулатиповский федерализм в России (политический, философский и проч.) ничего общего с разделением властей “по вертикали” (то есть с определенной долей самостоятельности низовых звеньев управления) не имеет. Это просто политика удельного суверенитета, конкурирующего с суверенитетом центрального правительства.

Этницисты строят свою политику так, чтобы вывести контролируемые ими территории из состава России вместе со всеми богатствами. Причем игнорируется тот факт, что богатства эти возникли или были открыты усилиями России в целом при самых незначительных заслугах “титульного” этноса в этом деле. Этницисты просто души не чают в меленьких государствицах и крошечных народцах, ради которых не жалко умертвить русский народ, его историю и его государственность.

Мы видим, что воинствующий этницизм скрывается под маской федерализма, ставшего косметическим средством для сокрытия чудовищной физиономии варварского самосознания. Выраженное на русском языке (публицистическом или научном) варварство как бы смягчается, становится внешне лишь признаком озабоченности по поводу возможных конфликтов между народами. В действительности российский федерализм — суть самое настоящее варварство.

Извращение истории — особый инструмент в руках варваров-этницистов. При желании всю историю России представляется как история федерации. Например, начать с того, что Ярослав Мудрый собирал русские земли на принципах федерализма (Абдулатипов). При расширительном толковании термина “федерализм” можно продолжить перетолковывание истории заявлением о том, что крах Российской Империи и распад СССР произошли из-за “перегруженности центра”. Можно даже похвалить большевиков за переход от “тоталитарного самодержавия” к союзной и федеративной форме государственности (Р.Абдулатипов, А.Лебедь и др.).

Что называется, неубиенный аргумент в пользу этницизма-федерализма — мировой исторический опыт. Подобно варвару, забивающему гвозди микроскопом, этницисты говорят: “Мир накопил огромный опыт. Он свидетельствует о том, что не жестко унитарные, а именно федеративные государства наиболее прочные, ибо они создают возможность сохранить целостность и мощь государства при проявлении величайшего уважения ко всем народам и территориям, его составляющим, к каждому человеку, независимо от численности его национальности.” (Р.Абдулатипов)

Приведенное утверждение является глубокой неправдой, которая не видна только варваризованному сознанию. По всей вероятности в истории человечества нельзя найти ни одного весомого примера, когда государственность укреплялась путем автономизации ее частей. Любая автономизация, не остановленная вовремя правовыми барьерами, вела к распаду и жесткому обособлению. И наоборот, в множество азбучных примеров из истории показывают, что федерации всегда составлялись из независимых государственных образований (пример того же Ярослава Мудрого).

Еще одно доказательство благотворности федерализма-этницизма для России опирается на бесспорно огромные размеры страны и множественность компактно проживающих на ее территории самобытных народов. Под этим соусом приводятся доводы в пользу уничтожения эффективных механизмов управления. Тут, якобы никак нельзя управлять без разнообразия в законодательстве и высокого уровня самостоятельности отдельных регионов. При этом из истории приводят пример Польши и Финляндии, имевших в Российской Империи особый статус. Но как раз Польша и Финляндия в конце концов отпали от России. Таким образом подобное понимание федерализма ничем не отличимо от сепаратизма.

Интеллектуальная агентура этницистов порой совращает с пути цивилизации целые народы. Она продолжают политическую линию на расчленение России, которая связана с генетической русофобией.

История Киевской Руси для русского человека служит источником образов, составляющих его национальное мировоззрение, древний Киев является неоспоримым символом русского единства. Для обычного мировосприятия — что в РФ, что на Украине — русские, украинцы, белорусы различимы лишь говором и полностью идентичны во всем остальном. Но насколько же образы нынешних политики Украины далеки от русской легендарной мифологии, русской истории, общерусского мировоззрения!

Во времена Дмитрия Донского все части Руси назывались Украинами — Залесская, Днепровская, Червонная Украина. Название Малороссия, происшедшее из принятой XIV в. унии галицкого князя с Римом, постепенно распространилось на Днепровскую Украину. Великороссы и малороссы волей истории разошлись, образовав южнорусскую и северорусскую особенности, но не обособились друг от друга, всегда чувствуя себя одним народом.

Древний Киев, пришедший в упадок, высужено уступил место сумевшей сохранить традицию Москве. Именно от возвышения Москвы и упадка Киева идет традиция украинского сепаратизма. Киев сберегал традиции русского западничества в надежде на возрождение собственного величия, Москва же олицетворяла собой традицию. Чисто провинциальное устремление притягивало противников России, извлекала из Украины честолюбивые замыслы и крамолы.

Идея украинской распри, идея разложения русского единства всегда питалась извне, препятствуя единой исторической судьбе великороссов и малороссов. Эта идея подхватывалась любым сбродом, которому сильное русское государство мешало вольно жить и грабить русских оратаев. Миф распри был подхвачен действительно нерусской “казачьей ордой” Запорожья, состоящей из беглых босяков и ворья — поляков, татар, армян, черкесов, мадьяр... Эти орды, живущие по принципу “сабля приносит больше барыша, чем хозяйство” ничем не отличаясь от татарских орд ни по своей свирепости, ни по отсутствию какой-либо культурной основы своей общности.

Запорожское казачество ловко использовало противоречия между интересами России, Польши и Турции в борьбе за привилегии новому “сословию” реестровых казаков. Лидеры казачества пресмыкались перед польской шляхтой, то и дело признавали себя подданными турецкого султана, не брезговали заключать союз с Крымским ханством. воевали всегда на стороне тех, от кого можно было больше получить.

Победы Хмельницкого над поляками в конце концов обеспечили русские ополченцы, русские крестьяне, которые хоть и брили головы под казаков, но перед поляками шапок не ломали, зная, что бьются с ними не на жизнь, а на смерть. Именно они сломали хребет воинствующему католичеству, разгромили польские армии. Они же были преданы казачеством, которое вместо того, чтобы добить врага, начало в тайных переговорах с Польшей и выторговывать для себя дополнительные привилегии. Только энергия русского народа позволила сорвать эти планы. Русские крестьяне отчаянно боролись с возвращением польских панов, несмотря на массовые казни, бились с казачьими карательными экспедициями, в массовом порядке переселялись на Харьковщину и переходили в московское подданство.

Русское население Малороссии вынудило казачью “аристократию” к московскому подданству, но было снова обмануто. Казаки выговорили огромные привилегии у московского царя только для себя. Но даже и в такой ситуации они всячески противились реальному установлению суверенитета России над Малороссией, всячески препятствовали введению централизованного административного управления. Казачий страх “москалей” — это страх произвола перед государственным порядком, страх вора перед законом.

История казачьих измен составляет, быть может, наиболее гнусную страницу истории России. Только военные победы русских и стремление населения Украины к единству с Россией вынудило казачество отказаться от сепаратизма. Но даже после этого гетманы держали при себе многочисленные отряды наемников из татар и поляков, используемые для того, чтобы держать в повиновении казацкую “чернь” (все тех же русских пахарей). Внутриказачьи разборки были кровавыми и зверскими, предательство следовало одно за другим — резали друг друга, убивали царских, изничтожали русские гарнизоны.

Соперничество и предательство гетманов привели к тому, что по правобережью свободно рыскали отряды турецких работорговцев, а в крепостях засели польские гарнизоны. Всюду и везде привилегированное казачество проводило антимосковскую пропаганду, стараясь обрести возможно большее влияние, сохранить свои привилегии, оправдать свои измены. Поляки наполняли агитационную индустрию самостийников русофобскими небылицами. Порезанные самими казаками гетманы становились страдальцами за Украину, “москали” оказывались жадными обирателями казаков (хотя в Москву с Украины не поступало “ни единого пенязя”) и даже неправославными.

Между тем, украинский сепаратизм был совершенно бесперспективен с точки зрения государственности. Это было торгашеское политиканство, вечное балансирование между центрами силы.

Во второй половине XIX века украинский сепаратизм пользовался поддержкой Австро-Венгрии, а в Первую мировую войну украинских сепаратистов, наряду с большевиками, финансировали немецкие парвусы. Провозглашение независимости Украины 11 января 1918 года было актом германской политики. В дальнейшем откровенно антирусская “Директория” поддерживалось странами Антанты. Во время Второй мировой войны карту сепаратизма пыталась разыграть фашистская Германия. Помимо чисто пропагандистских трюков была создана дивизия СС “Галиция” и карательные отряды из числа тех, кто ненавидел не столько коммунизм, сколько русских и Россию.

Только вследствие того, что политика самостийников не пользовалась популярностью среди населения Украины, а московская власть была заинтересована в контроле над ней, украинский сепаратизм терпел неизменное поражение. Как только позиция московской власти изменилась, сепаратизм получил новый импульс развития.

Украинская номенклатура, вспомнившая практику изменничества и лжи гетманских времен, стала главным рычагом разрушения СССР. Только благодаря ее упорному стремлению к обособлению удалось всего через полгода после референдума о сохранении СССР провести антиконституционный референдум о назависимости Украины. Напомним, что это событие произошло 1 декабря 1991 года — до сговора в Беловежской пуще, состоявшегося 8 декабря. Если бы не результаты украинского референдума (вероятно фальшивые), горбачевское окружение вполне могло бы избавиться от шока и остановить крушение СССР, воспрепятствовать расчленению страны по границам, прочерченным еще большевиками совместно с германскими оккупантами 1918 года.

Сегодня Украина является главным препятствием для воссоединения русских на всех исторических территориях России. Фактически украинская номенклатура, презирая свой собственный народ, “украинизируя” его, лишает одну из ветвей русского народа исторической перспективы, а русский народ в целом — конкурентоспособности в будущем тысячелетии. Ее деятельность снова встречает особое сочувствие у врагов и конкурентов России.

Как и в предыдущие столетия, самостийная украинская государственность остается абсолютно бесперспективной и насаждается украинской номенклатурой только исходя из ее сиюминутных интересов. Политика балансирования между интересами США, Турции, Германии и России превращает Украину в государство, проституирующее свои собственные стратегические интересы.

Если восточная Европа еще только собирается вступать в НАТО, то Украина уже сегодня становится форпостом этого альянса, который по-прежнему нацелен против России. Украина стала полигоном для отработки военных операций международных войск, которые очень похожи на тренировки оккупантов. США даже не скрывают, что на территории Украины отрабатываются операции, подобные осуществленным в Сербии.

Немалую роль сыграла Украина в разрушении Черноморского флота, который к концу века может причерноморскими странами вовсе не приниматься во внимание. Это значит, что пресловутый вопрос о контроле за проливами будет разрешен в пользу Турции и в ущерб России. По крайне мере, амбиции Турции по поводу использования проливов по своему усмотрению без учета интересов России выражены вполне однозначно.

Украинское руководство способствует расколу Русской православной церкви, предоставляет свою территорию для реабилитации чеченских сепаратистов, организует преследование за использование русского языка в высших и средних учебных заведениях, любыми методами затрудняет контакты между русскими России и русскими Украины. Последним мероприятием украинских властей стал беспредел на границе, связанный с отказом признавать паспорт СССР за документ, подтверждающий гражданство Российской Федерации.

Украина, вступая в альянс с США и Турцией, фактически становится самой враждебной для России страной в ее ближайшем окружении. Опасность эта — в прямой угрозе геополитическому положению, в срыве интеграционных процессов, в прямом предательстве и экономическом паразитизме.

Политика Украины носит и подчеркнуто антирусский характер, но русофобии среди основной массы ее населения не было и нет. Это население остается русским по языку и культуре и именно оно в очередной раз предается украинскими верхами. Одним из актов предательства является курс Л.Кучмы, ставшего президентом за счет обещаний развернуться лицом к России. Попав в номенклатурное окружение самостийников, Кучма полностью отказался от своих обещаний и еще более усугубил антирусский и антироссийский характер украинской политики.

Примером антирусской истерии могут служить материалы “круглого стола” издательства “Просвита” (монополист в издании учебников), Национального совета по вопросам телевидения и радиовещания, Гостелерадио и Министерства информации Украины. В рекомендациях, которые мгновенно получили целую гирлянду поручений президента Кучмы для практического применения, говорится о необходимости “целенаправленного уничтожения” негосударственного языка, о том, что следует “считать разговоры и печатные издания на негосударственном языке деянием, которое своими негативными последствиями представляет не меньшую угрозу национальной безопасности Украины, чем пропаганда насилия, проституции, а также различные формы антиукраинской пропаганды”. Трудно сказать чего здесь большей — гнусного расчета на взрыв недовольства или примитивной тупости дошедших до животного состояния русофобов.

Перед Украиной стоит фактическая дилемма — либо превратиться окончательно в колониальную территорию, либо преодолеть номенклатурную узколобость и взять курс на второе воссоединение с Россией. Москва может помочь интеграции лишь одним путем — перестать сюсюкать с украинскими сепаратистами и подкармливать режим Кучмы экономическими подачками.

Известно, что Крым был присоединен к России практически без серьезного сопротивления. Залогом тому была выигранная Россией русско-турецкая война. Крымское ханство, как государство, просто сгнило на корню. Если в петровские времена татарские работорговцы еще рыскали по территории Украины в поисках добычи, то при Екатерине II экономический и культурный упадок Крыма стал очевиден. Вырвав Крым у Турции, рассматривавшей полуостров только в качестве военного плацдарма, Россия подняла его из средневековья и нищеты, прославила своими морскими победами, героическим Севастополем, курортами и винами.

Смута, обрядившаяся в одежды “демократии”, отторгла Крым и его русское население от России, растоптала славу Черноморского Флота, остановила производство и породила целый “букет” зловредных исторических мифов.

Один из таких мифов — миф о крымско-татарском народе.

Крымские татары — реликтовая этническая группа, давно утратившая практически все признаки народа, получила гальванизирующий импульс от российской демократии, породившей Закон “О реабилитации репрессированных народов”. Этим законом не замедлили воспользоваться авантюристы, разжигающие в России межэтническую рознь, паразитирующие на кровавых конфликтах.

В Крыму, как и в других регионах России, объявленная “реабилитация” стала закваской локальных кризисов. Сочетание авантюризма этно-шовинистического и авантюризма “демократического” породило здесь такое явление как Меджлис крымско-татарского народа.

Началось все с переселения в Крым сотен семей крымских татар, возомнивших, будто за полвека здесь ничего не должно было измениться, и кто-то должен возместить им ущерб, нанесенный депортацией. Депортация (о причинах и поводах которой даже не имеет смысла дискутировать) была единственным предметом гордости, единственным поводом для объединения и главным тезисом в идеологии ненависти к иноплеменникам. Потому и вылилось все в массовый мордобой, а в октябре 1992 — даже в нападение на Верховный Совет Крыма.

Умиротворяли возбужденное “национальное чувство крымских татар тоже предельно “демократическим” путем — за счет русского населения. Сначала для татар была выделена квота в крымском парламенте, позволившая лидерам этно-шовинистов создать собственную фракцию и добиваться этнических привилегий. Затем, фракция превратилась в удобный политический инструмент для Л.Кравчука, добивавшегося того, чтобы в Крыму забыли о всей предшествующей истории и с энтузиазмом приняли дерусификацию. В дальнейшем, когда Конституция Крыма была отменена вместе с квотами для представительства крымских татар, киевский режим стал расплачиваться за поддержку русофобского политического курса Меджлиса государственными программами по обустройству крымских татар (программ “адаптации” в украинское общество).

При таком подходе все русские выглядят шовинистами, а любое пророссийское течение будет объявлено фашистским. Отсюда и появляются прокламации, вроде той, что хотели принять на Курултае в июне 1996 — “О борьбе с колониальным режимом”. Тут вам и “иго российского колониализма”, и “политика геноцида российских властей”, и “зверства российских захватчиков”. У председателя Меджлиса Мустафы Джемиева тоже прорываются обороты вроде “полуфашистский парламент”.

Как и в любом варианте политического движения, основанного на этническом экстремизме, у крымских “курултайцев” имеются и свои “умеренные”, что стремятся лишь к повышению личного политического статуса, и свои “радикалы”, что ушиблены болезнью русофобии. Киев ставит на первых, а получить может социальный взрыв, руководимый вторыми. Вот вам и своя “Чечня” посреди Крыма. Может быть, кому-то и не терпится кровушки испить, но есть же в Киеве и те, у кого голова на плечах!

Хотелось бы спросить у новоявленных лидеров идеи Крымского ханства (крымско-татарской автономии): вы что, всерьез рассчитываете, что вам отдадут эту землю, которую не смогли отстоять и привести к расцвету ваши предки?

Великороссы и украинцы, положившие за нее сотни тысяч жизней в тяжелейших войнах, должны для этого впасть в полное историческое беспамятство и полную экономическую немощь. К этому их, конечно, во многом стараются подвести мировая “закулиса” и домашние “демократы”, но полагать, что дело уже сделано и пора превращать Крым в очередную “исламскую республику” — значит делать заявку на погребальный ритуал для собственного народа.

Когда народ ведут слепцы, подобные лидерам крымско-татарского Меджлиса, они заводят его в пропасть бескультурья, экономической деградации и всесторонней изоляции. Те, кто пытается сбиться в стаю по этническому признаку, вызывают вынужденную ответную реакцию. Вот и приходится жаловаться на Курултае, что русские мафиози грабят в первую очередь татар. Мустафа Джмаилев даже так сказал: “Крымские татары подвергаются вопиющей дискриминации во всех сферах жизни.”

А что же вы еще хотели, отгораживаясь от остального Крыма этническими барьерами, по собственной воле превращаясь в низшую касту? Вы хотели безнаказанно строить режим дискриминации для русских и не получить никакого ответа? Значит вы просмотрели естественную реакцию русских на такую подлую позицию и нарвались на “обратную связь”. Причем, следует учитывать, что русские медленно запрягают, но быстро ездят. Пока их реакция на русофобию не слишком энергична, что будет потом — можно представить.

Близорукими в этой истории выглядят и киевские политики, стремящиеся с помощью крымских татар унизить русских, выбить из них мечту жить в России. Желая использовать татар против русских, так, как использовали чеченцев против России, они придут лишь к полной утрате контроля за Крымом. Тут уж никакими спецподразделениями русских не удержишь.

Л.Кравчук, решивший на президентских выборах воспользоваться поддержкой крымских татар заявил, что этот народ, имеет право на самоопределение и свою государственность на своей родине. Татары проголосовали за него, а весь остальной Крым — за его противника — Л.Кучму. Это была ответная консолидацию людей, тоже считающих крымскую землю своей родиной и не желающих уступать ее какой-то одной этнической группе, к тому же не имеющей никаких исторических прав на монопольное владение Крымом.

Киеву не стоит “покупаться” на заверения татарских лидеров о том, что они борются с просоветскими и прокоммунистическими настроениями, противостоят шовинизму и фашизму. Все это лишь прикрытие для пещерной русофобии, которая может появиться на свет только вместе с чувством собственной неполноценности, при неумении иным способом создать самому себе достойный уважения образ. А от русофобии до “украинофобии” — рукой подать. Не даром крымские татары выходят на митинги под дудаевскими флагами.

Турции не за что любить Россию. Нет у нее причин и для бережного отношения к целостности и стабильности Украины. У нас тоже к Турции больших симпатий быть не может, особенно в связи с ее поддержкой дудаевского мятежа. Но это не означает, что нужно одновременно наступать на одни и те же грабли и разбивать себе глупые лбы.

Пока же политики Турции делают ставку на крымско-татарскую русофобию и сепаратизм, надеясь, как видно на крупномасштабную дестабилизацию славянского мира. Хочется спросить: а не надорветесь? Ведь ответная консолидация русского народа приведет к “прессингу по всему полю”. Не спровоцирует ли “гуманитарная помощь” Турции крымским татарам попыток оказать такого же рода помощь курдским повстанцам на территории самой Турции?

Если Турция в своих долговременных целях предполагает навязывание конфликта России, то турки должны знать, что это для них путь возврата в средневековье. Точно так же, как и для крымских татар, чеченцев и прочих народов, что поддаются русоненавистнической мифологии. И дело даже не в том, что Россия сможет постоять за себя и своих сограждан (политика России все больше ориентируется именно на такую позицию), и даже не в том, что историческая память русского народа рано или поздно аукнется для всех русофобов большими неприятностями. Просто попытка унизить народ, создавший величайшую культуру, в действительности обращается против того, кто решился на такую гнусность. Они сгниют, как сгнило Крымское ханство.

С Украиной Россия может и должна договориться по поводу всех животрепещущих и кажущихся неразрешимыми проблемам. У наших государств единый исторический и цивилизационный стержень, практически идентичная культура и понятные без переводчиков языки. Все основания для того, чтобы договориться — налицо.

Но если к российско-украинским проблемам кто-то захочет пристегнуть крымско-татарский вопрос, жди беды. Признание Меджлиса в качестве официального органа с государственным статусом, принятие активно пробиваемого в украинском парламенте Закона “О статусе крымско-татарского народа” породит русское движение, которое числом и умением добьется создания аналогичных органов русского представительства, аналогичных законов о русском населении Украины. Таким образом интересы реликтового и немногочисленного народа становятся причиной междоусобиц в среде народов цивилизованных.

Татарский сепаратизм, пожалуй, более других сепаратизмов опирается не недобросовестные апелляции к историческому прошлому. В среде интеллектуалов он существует он под видом евразийской идеи. Под видом этой идеи сепаратизм рекрутирует сторонников в среде русской образованщины и образованцев, вышедших из этнических меньшинств.

Речь привычно начинается с интересов татар, с того, что с Татарстаном федеральный центр должен вести “равноправный диалог”. Никаких других интересов не заявляется. Зато во множестве оговорок звучит стремление к полному отделению от России при сохранении всех экономических связей.

Приведем позиции лишь некоторых ученых, разрабатывающих благодарную ниву сепаратизма (4).

Представитель Ассамблеи тюркских народов СНГ заявляет, что мир идет к делению на три составляющие — западный мир, традиционно-мусульманский мир и тюркский мир. Причем, именно тюркский мир считается евразийским. На этом основании говорится о ведущей роли Турции и о необходимости вхождения русского общества (прежде всего 25 миллионов оказавшихся за пределами России) в тюркское. Другой представитель упрекает Россию в том, что она “рассекла тюркский мир на две части” и мешает тесной связи между родственными странами — Татарстаном и Турцией.

Глава общества историков-архивистов Татарстана вспоминает, что Казань к России добровольно не присоединялась и не видит более серьезной проблемы, чем строительство памятника защитникам Казани в 1552 году. Татарский академик М.Усманов обвиняет русскую интеллигенцию в русоцентризме и европоцентризме, считая, что евразийская идей — что-то вроде палочки выручалочки, о которой забывают когда трудности остаются позади. Казанский историк Э.Тагиров прямо предлагает отказаться от идеи единой и неделимой России и перейти к концепции “конфедеративного федерализма” (федерация с элементами конфедерации).

“Конфедератам” вторит известный своим социологическими фальшивками перед выборами 1995 г. профессор Д.Ольшанский. Он усваивает, что евразийство — есть способ дезинтеграции России и принимает это как должное. “Прорыв Татарстана” в отношениях с Россией Ольшанский рассматривает как начало конфедералистского обустройства страны. Русофобским измышлениям вторит и директор Института Дальнего востока РАН М.Титаренко, который исходит из принципа равенства культур, составляющих культуру России. Русская культура здесь выступает в роли элемента, смешавшегося с тюркской и другими культурами. Именно эта смесь и называется общенациональной идеей. Ну а директор Института востоковедения Р.Рыбаков и вовсе огорошил: “...нет ни Востока, ни Запада, нет славянофилов. Это понятия прошлого. Есть люди на планете Земля. И то, что у нас до сих пор существует Европа центристская, американо-центристская и даже азиато-центристское восприятие мира, — все это от недомыслия. Должно быть только общечеловеческое”. (Интересно, чем там занимаются в Институте востоковедения — уж не общечеловеческими ли ценностями?)

“Мягкую версию” евразийства предлагает профессор А.Панарин, считающий, что в России существует не русская цивилизация, а славяно-тюркская. Он говорит: “Я так ответил бы русским националистам: ни русской воли, ни русского интеллекта, ни русской культуры, ни русского государственного характера не будет без тесной связи России с мусульманским миром.” Он доходит до утверждения, что “государственную волю славянам в значительной мере привили татары”.

Татарские этно-шовинисты проводят митинги в память своих предков, погибших при взятии Казани Иваном IV. Но они не желают знать, что в штурме Казани участвовали многочисленные татарские отряды, татарская знать, а русские лишь приняли одну из сторон в татарской междоусобице. Не стоит говорить и о том, что татарские отряды участвовали в русском ополчении Смутного времени. Просто это были совершенно другие татары, практически не имеющие этнической связи с татарами нынешними. Как, впрочем, никогда не были коренными жителями Крыма “крымские татары”. В прошлом они были завоевателями, терзавшими южные пределы России, а в настоящем стали вороватыми наследниками, стремящимися не вспоминать о своем сотрудничестве с фашистами, выступающими на митингах под флагами чеченских бандитов.

Из Конституции Татарстана мы можем почерпнуть очень интересную мысль: “Республика Татарстан — суверенное государство, субъект международного права, ассоциированное с РФ на основе Договора о взаимном делегировании полномочий и предметов ведения”. Это по сути дела сформулированный акт предательства России, повод для немедленной реакции спецслужб.

Авторы упомянутого текста и политики, реализующие его на практике не арестованы только по одной причине — в Кремле обосновался режим, не желающий заниматься защитой национальной безопасности. Это позволяет не только по факту отторгнуть от России часть ее территории, но и осуществлять геноцид русского народа. Доля судей татар а республике в 1996 г. достигла 80%, чиновники на 3/4 татары, а после проведения выборов по сценарию Шаймиева такое же соотношение сложилось и в представительных органах Татарстана.

Чеченская война, как и Кавказская война, в которой участвовала Россия в прошлом веке, представляются федералистами от науки в качестве национально-освободительных и справедливых со стороны горских народов, будто все горцы воевали против России, будто Россия покоряла их, обеспечивая чисто военный перевес. Со стороны горцев якобы велась “священная война за свободу”, за восстановление роли ислама в “мусульманском народе”, а потому Шамиль непобедим, Дудаев непобедим, чеченцы непобедимы... Все это сугубо превратные представления, не имеющие ничего общего с реальными событиями, реальной историей.

В действительности характер Чеченской войны менялся неоднократно, имитируя то народно-освободительное восстание, то внутричеченскую разборку, то межгосударственный конфликт, то действия по подавлению бандформирований. Чеченцы порой говорят даже о религиозном характере войны (хотя настоящий мусульманин должен считать Дудаева просто уголовным шакалом). Но главное, что подспудно присутствовало при всех внешних трансформациях, — этнический шовинизм подавляющего большинства чеченцев, направленный против всех русских.

По внутреннему содержанию это была война чеченцев (хотя и далеко не всех) против русских, открытая геноцидом русского населения Чечни и чеченской уголовщиной по всей стране. Внутренне приняв такой оборот дел, чеченцы подписали себе смертный приговор истории, приведение которого в исполнение оказывается отложенным только до того момента, когда в Кремле сменится власть.

Война в Чечне, начатая как война против бандитов и мятежников, приобрела национальный характер, хотя и не осознана в качестве таковой и не превращена в войну отечественную. Война со стороны бандитов Дудаева — это война антирусская, война против всех русских, а потому со стороны русских — сугубо национальная. Со стороны боевиков она не является ни национальной (чеченской нации нет и не было), ни этнической (ибо бандиты с яростью режут и своих одноплеменников, и русских).

Распад родо-племенного строя, происходивший на Северо-Восточном Кавказе в конце XVIII века, высвободил могучую энергию государственного строительства, разрывающую все прежние социальные связи, порождая варварскую стихию, стремящуюся прикрыть свое зверство достоинствами одной из мировых религий. В этот период, который в прошлом проходили многие народы, возникают беспрецедентные завоевания и военные катастрофы. В них и решается вопрос, превратится ли этническая общность в нацию, построит ли мировую империю (а в дальнейшем — национальное государство) или вернется к этническому безгосударственному бытию, покорившись тем государствам, которые смогли развернуть национальное строительство.

Нечто подобное произошло в Чечне в конце XX века. Замороженный силой исторических обстоятельств процесс был запущен вновь. Как и два столетия назад, идеологической основой войны стала извращенная и примитивизированная форма ислама — мюридизм, основанный на единственном лозунге борьбы против “неверных”. Как и во времена Шамиля, основой протогосударства Дудаева стала система террора, а консолидирующим символом — образ врага в виде России.

Затяжная конфликтная ситуация на Северном Кавказе в XVIII-XIX вв. была связана со столкновением вызревшей русской государственности и проходящими стадию становления собственной государственности горскими сообществами. История, не терпящая пустоты, вынуждала Россию заполнить государственно неоформленное пространство и обеспечить политическое и экономическое смыкание с Закавказьем.

Экономической основой Кавказской войны стала гипертрофированная набеговая система, возмещающая внутреннюю нищету горских сообществ внешней экспансией и превратившаяся в своеобразный экономический уклад. Скудные плоды производительной деятельности горских сообществ породили “отхожий промысел”, использовавший в качестве обоснования межплеменная рознь, а в качестве консолидирующей социальной технологии — примитивную “военную демократию”. Набеговая экспансия усиливала власть и увеличивала богатство горской знати, а также сглаживала внутренние противоречия в горских сообществах, удовлетворяя минимальные материальные запросы общин.

Совершенно аналогичным образом были сформированы и экономические предпосылки Чеченской войны. “Отхожий промысел” в виде примитивного криминального бизнеса, распространившегося на всю Россию, достаточно быстро сменился организованным расхищением средств и проведением масштабных криминальных операций (теневая торговля нефтью, оружием, наркотиками, операции с фальшивыми авизо и вышедшими из употребления денежными купюрами).

До принятия ислама чеченцы считались миролюбивее своих соседей. С усилением роли ислама, с появлением духовного рабства, выразившегося в идеологии мюридизма (мюршид — учитель, мюрид — ученик), агрессивные идеологические установки в отношении сопредельных народов и племен стали доминировать. Ислам в Чечне и в наше время воспринимался не в качестве глубокой духовной традиции, а в качестве источника агрессивной идеологии. Все, что составляло собственно веру, уходило на второй план. Главное в исламе виделось в том, чтобы воровство и грабеж назвать войной за веру. Воспринимались в большей степени установки ислама, связанные с дележом добычи, и значительно реже — связанные с судопроизводством, управлением, бытовыми правилами.

Поверхностное восприятие ислама не обязывало духовной практикой, но наоборот — возбуждало страсти, мстительность и жестокость. Религия была лишь прикрытием, чтобы горский общинник превратился в зверя. В Чечне, не имевшей глубоких исламских традиций ни в современных условиях (за пару лет даже 200 мечетей, построенных Завгаевым, не могли эту традицию укоренить), ни два века назад (ислам проник в Чечню только в конце XVIII века), воспринимались в основном “прагматические” военные установки, а в остальном продолжало действовать адатное (обычное) право, включая кровную месть.

Один из лидеров воинствующего исламизма периода Кавказской войны Магомет Ярагский писал: “Для мусульманина исполнение шариата без газавата не есть спасение. Кто исполняет шариат, тот должен вооружиться во что бы то ни стало, бросить семейство, дом, землю и не щадить самой жизни. Кто последует моему совету, того бог в будущей жизни с излишком вознаградит.” Или: “Истребите русских, освободите мусульман, братьев наших. Если вы будете убиты в сражении, рай вам награда; если кто убьет русского, тому рай награда.” Подобного рода риторика и во время Чеченской войны воспринималась либо с сознанием ее выгоды, либо под страхом смерти. Выгода главным образом распространялась на криминальные кланы и новую генерацию лидеров, стремящуюся заместить во власти прежнюю партийно-хозяйственную номенклатуру.

Государственное строительство, проводимое Дудаевым с 1991 года, было полностью аналогичным попыткам Шамиля построить феодально-деспотическую монархию.

Квазигосударственные структуры администрации Шамиля (налоговая система, система наибств, административная иерархия с соответствующей символикой, совещательный Верховный совет) лишь обслуживала систему устрашения, ставшей главным механизмом строительства этой квазигосударственности. “Жреческий” аппарат был настроен на выискивание прегрешений и воспитание комплекса вины. Социальные низы, поднятые на войну с прежней знатью призывами к уравниловке, оказались придавленными идеологией покорности, самоуничижения и постоянного приготовления к вечности.

Сплошное превращение мужского населения в воинов подорвало экономическую основу хозяйства. Для компенсации экономических утрат требовались все более масштабные набеги. Но народы, соседствующие с подвластными Шамилю территориями, без особого труда использовали тот же метод мобилизации сил, а Россия пользовалась еще более эффективными средствами ведения войны — строила крепости, вела успешную дипломатическую интригу, поощряла перебежчиков. Шамиль со своей стратегией государственного строительства опоздал на сотни лет и был обречен на поражение. Точно так же на поражение был обречен и Дудаев, и его преемники. Помешала этому поражению только деятельность кремлевских политиков, чьи политические технологии оказались менее эффективными, чем самые архаичные и стратегически гибельные технологии, применяемые мятежниками.

Главный урок Чеченской войны состоит в том, что государственная и экономическая система современной России показала столь глубокую неэффективность, что даже предельно примитивная методика государственного строительства, использованная Дудаевым, оказалась куда более конкурентоспособной.

В дореволюционной России еврейский вопрос был связан с расовой неприязнью. Странный внешний облик и высокая конкурентоспособность экономической деятельности евреев-шинкарей, евреев-ростовщиков порождали природную неприязнь, а в ответ — клановую замкнутость, становящуюся причиной еще большей неприязни.

В других странах подобные ситуации заканчивались страшной резней и многолетним геноцидом. В России ограничивались чертой оседлости и редкими погромами — преимущественно в самых южных районах, где великорусское население было в меньшинстве, а бытовая культура несла в себе вечную неприязнь к “инородцам” и “пришлым”.

Беда в том, что евреи не смогли удержать этой целостности, развить местную форму своей культуры. В результате наиболее активные и способные представители местечкового еврейства отрывались от своих корней и осваивали русскую культуру, которую не могли принять в силу настороженности самих русских по отношению к явно отличающихся от них и образом поведения и внешним видом субъектов, обривших пейсы и скинувших ламбсердаки, но не изменивших родовых повадок. Еврейские “образованцы” — вот явление, вызвавшее настоящую ксенофобию, быстро распространившуюся на всех евреев.

Салтыков-Щедрин писал, что российское общество имело “совершенно произвольное представление об еврейском типе на основании образцов, взятых не в трудящихся массах еврейского племени, а в сферах более или менее досужих и эксплуатирующих.” “Имеем ли мы хотя приблизительное понятие о той бесчисленной массе евреев-мастеровых и евреев — мелких торговцев, которая кишит в грязи жидовских местечек и неистово плодится, несмотря на печать проклятия и вечно присущую угрозу голодной смерти? Испуганные, доведшие свои потребности до минимума, эти злосчастные существа молят только забвения и безвестности, и получают в ответ поругание...”.

Такое обстоятельство побуждало евреев прятать свои родовые черты, становиться “общечеловеками”, относящимися нигилистически ко всем прочим культурным основаниям. Задавив евреев в социально-экономическом плане, Россия получила целый слой предельно амбициозным, и в то же время дьявольски осторожных и пронырливых субъектов, формирующих (может быть даже вполне безотчетно) некий клан, столь многочисленный, что его можно было принять за “малый народ” (термин И.Шафаревича), оснащенный университетским знанием и нигилистическим мировоззрением. Именно поэтому евреи-”образованцы” стали мощным отрядом большевиков.

Расценивая этот материал как экспертную оценку, мы можем говорить о стремительном проникновении евреев в культурные слои общества при сохранении враждебности между “корневой системой” их собственной культуры и культуры общенациональной.

Напомним, что еврейские социал-демократы внешне утратили свои этнические признаки, влив Бунд в РСДРП, но это не означало, что связь с “корневой системой”, питаемой ненавистью, была оборвана. Впрочем об этом подробно, доходчиво и, кстати, предельно корректно, писал в свое время Василий Шульгин в книге “Что нам в них не нравится?”. С 1905 года к 1917 интеллигенция в рядах большевистской партии замещалась с русской-народнической на еврейскую. Русские чурались нигилизма, отбросившие местечковое происхождение евреи (и прочие представители социальных слоев, не имевших, по словам Маркса своего отечества) всячески стремились к нему.

На нигилистическую природу еврейства указывал еще один свидетель революционного разорения России Г.Федотов (8): “Освобожденное духовно с 80-х годов из черты оседлости силой европейского “просвещения”, оказавшись на грани иудаистической и христианской культуры, еврейство, подобно русской интеллигенции Петровской эпохи, максимально беспочвенно, интернационально по сознанию и необычайно активно под давлением тысячелетнего пресса. Для него русская революция есть дело всеобщего освобождения. Его ненависть к царской и православной России не смягчается никакими бытовыми традициями. Еврейство сразу же занимает в русской революции руководящее место.”

В советский период еврейский вопрос закончился вместе с предсмертным пароксизмом Сталина и “делом врачей”. В дальнейшем лишь элитные вузы страны позволяли себе несколько ограничивать наплыв евреев-абитуриентов, да секретные лаборатории и предприятия побаивались брать евреев на работу в связи с постоянными скандалами по поводу “узников совести”, затеваемых на Западе и стимулирующих отъезд евреев из России. Нигилистический слой формировался уже не из евреев, которыми считали себя очень немногие. Но во главе диссидентского движения стояли именно евреи, хранившие память о жертвах революционного террора, зацепившего как невинных из среды евреев-мастеровых, даже не помышлявших быть среди “малого народа” русской революции, так и тех, кто породил Молох гражданской войны. Если русские явную или вымышленную вину всегда относили к самим себе, то “малый народ” (по этническому составу — интернационал), старался по своей нигилистической сущности старался свалить на “систему”.

Еврейский вопрос в современной России до недавнего времени был обсуждаем либо доморощенными “антифашистами”, либо малообразованными “антисемитами”, и вообще мало кому интересен. Лишь с середины 1996 г. этот вопрос вдруг обрушился на средства массовой информации. Виной тому — целый ряд открытых заявлений крупных общественных и хозяйственных руководителей о своих нерусских или еврейских корнях. Апофеозом этого процесса добровольного срывания масок стала история с назначением заместителем секретаря Совета Безопасности РФ Бориса Абрамовича Березовского и история с его израильским гражданством в конце 1996 г., а также формирование вице-премьерской команды Ельцинского правительства в марте 1997 г. в составе Чубайс, Немцов, Кох, Уринсон и др.

Причем мы снова сталкиваемся с еврейскими “образованцами”. Об этом свидетельствует заявление Ельцина о том, что Ленин похоронен в мавзолее по иудейскому обычаю (см. НГ-религии, №3, 1997). Дряхлеющему президенту никто из окружение, перенасыщенного евреями не смог подсказать, что у иудеев такого обычая нет, зато есть запрет на подобные захоронения.

Большую услугу оказал общественности и Леонид Радзиховский, опубликовавший в зарубежной газете вдохновенные строки об огромной роли евреев в российской политике и экономике (“Новое русское слово” 17.01.96) и процитированный практически всеми оппозиционными газетами. Нигилизм “с еврейским лицом” (или, по крайней мере, с лицом подчеркнуто нерусским) почему-то стал особенно моден.

Кстати сказать, тут проявляется шизофрения, вероятно, чисто этнического плана. Ведь самым страшным для евреев был “пятый пункт” во всякого рода анкетах, а тут — открытое (если не сказать “наглое) выставление своего “пятого пункта” на обозрение публике, привыкшей (благодаря тем же евреям) считать это неприличным. возникает догадка: не прочувствовал ли “малый народ” свою силу, не ощутила ли еврейская диаспора своей невероятной многочисленности (по оценкам в поле “еврейского влияния” через семейные и родственные узы находится около 10-15 млн. граждан России).

В ситуации разрушения страны, в ситуации, когда у власти оказалась группа, принципиально враждебная российской государственности, несущая в себе все черты антисистемы, возник феномен нигилистического рецидива, тем более опасный, что не знает себе серьезных противников, что легко использует взрывы невежественной юдофобии в своих интересах, а попытки интеллектуального противостояния выдает за такого рода юдофобию.

Этот рецидив обнаружился в болезненном отношении евреев к своей этнической идентичности, вызванной глубинным родовым страхом ответственности за творимые евреями-”образованцами” безобразия.

Пожалуй следует упомянуть один редкий конструктивный отклик на поток абсурдных публикаций в защиту права евреев быть евреями (на что никто никогда не покушался) — статью Ю.Мухина “О гражданских жидах” (“Дуэль”, №21, 1996), где предпринята попытка развести этнические и гражданские определения, намеренно смешиваемые нигилистами и наивно перепутанные “патриотическим” охлосом. Мухин предложил не оскорблять всех без разбора евреев библейским наименованием “жиды”, оставив его ненавистникам российской государственности, предателям и жуликам.

О том, что евреев необходимо защитить от “жидов” можно судить хотя бы по тому факту, что из тех 0.5% населения России, что считают себя евреями, лишь 10% дает своим детям еврейское воспитание, а 65% считает для себя русскую культуру ближе еврейской. К тому же около половины российских евреев и вовсе считают своих советских единородцев давно обрусевшими и ничем не отличающимися от русских (“Сегодня” 06.05.96). Евреи, вместе с тем, чувствуют себя в условиях демократических реформ крайне некомфортно и в большинстве (57%) даже ожидают погромов в самом ближайшем будущем. Вероятно из чувства ответственности за то, что творят евреи-”образованцы” в политике.

Понятно, что юдофобия проявляется в более широких масштабах именно в “демократической России”, а не в СССР, поскольку доминирование евреев в сфере науки, образования и здравоохранения (доля евреев среди научных работников и преподавателей вузов в 5 раз больше, чем доля в городском населении, среди врачей — в 2 раза) было дополнено доминированием в сфере политики и бизнеса.

К этому добавилось еще и политическое расслоение. Еврейская (“образованская”) интеллигенция сконцентрировалась преимущественно на одном полюсе — радикально-демократическом. По этому поводу А.Севастьянов (“Дуэль” №10, 1996) верно подметил различие в составе подписантов воззваний по поводу вывести федеральные войска из Чечни в начале 1996 года. В поддержку вывода подписи поставили люди с почти сплошь еврейскими фамилиями, под протестом против — люди со славянскими фамилиями. То же самое можно сказать и по поводу кампании, развернувшейся вокруг попыток подписания союзного договора РФ и Беларуси в марте 1997 г. Истеричное противодействие объединительному процессу в этом случае тоже носило ярко выраженный характер этнической нанависти усилению государства, проявляемой людьми с характерными физиономическими признаками и звучанием фамилий.

Таким образом, сочетание доминирования евреев-”образованцев” в целом ряде важнейших областей социальной жизни с концентрацией их на вполне определенной политической позиции (чего не могло быть при этнической самоидентификации), плюс явный протекционизм со стороны официальных властей, все это может дать лишь одно — ответную консолидацию и противодействие этому явно враждебному российской государственности явлению. Более того, можно только огорчаться, что этот протест не носит более решительного (а значит и интеллектуально обоснованного) напряжения, выливающегося хотя бы в массовое признание открыто заявляющих о своем радикальном демократизме евреев в качестве бесспорно порочных персон.

К сожалению, вопрос не может быть решен столь просто. Пока не будет изжита мода на нигилизм, не могут быть устранены семитические черты у российской демократии. Выжигание еврейского нигилизма (по Мухину — “жидовства”) в целях сохранения российской государственности безусловно снова заденет ни в чем не повинных евреев, кои нигилистами никогда не были. Беда их состоит также и в том, что никто не ждет их теперь — после крушения СССР — ни в США, ни в Израиле, где формируется свой израильский народ. Все это исторический крест евреев, возложенный на их плечи неразумными еврейскими “верхами” — лидерами революционистских движений.

Представление о том, что историческое пространство и время делится между цивилизациями, уже достаточно устоялось в научной литературе и даже проникло в политическую публицистику. Менее очевидным для многих выглядит тезис о том, что цивилизационные пространства разделены “ничейными” территориями, пока только ищущими самоопределения.

После дискуссий вокруг известной статьи С.Хантингтона уже трудно сомневаться в том, что основные конфликты современности будут каким-то образом связаны с цивилизационными различиями. Причем, атлантическое самосознание представляет ситуацию так, что западная цивилизация будет вынуждена противостоять всему остальному миру. Отказавшись от надежд на триумфальное шествие либерализма, оно теперь полагает, что не несет ответственности за все понаделанные безобразия (в том числе, за российский марксизм конца прошлого века и российский же либеральный радикализм века нынешнего).

Более здравый и научно обоснованный подход говорит о том, что столкновение между цивилизациями — миф. Наоборот, большинство конфликтов происходит между цивилизацией и варварством. Последнее же порождено вовсе не восточной архаикой и остатками исторических империй, а тем самым Западом, который учит всех подряд как жить, но не несет ответственности за тех, кого приручил. В результате возникает бунт одичавшего самосознания, оторванного от одной цивилизации, но еще не прилепившегося к другой. И более всего вероятен такой бунт на кромках цивилизаций, в “проливах” между цивилизационными платформами.

Такого рода “проливы” в изобилии образовались после разрушения СССР, в результате которого был срезан мощный культурный пласт и обнажилась корневая структура архаического самосознания. “Бесхозные” территории начали искать причастности к истории. В Казахстане изобрели “казахскую нацию”, в Татарстане начали отдавать почести предкам, погибшим при взятии Казани русскими полками (забывая, что были среди штурмующих в изобилии и татарские полки), в Чечне вспомнили разбойный образ жизни и что-то смутно знакомое из шариата.

Чем меньше культурный пласт, тем агрессивнее этницизм, тем больше расхождение между риторикой “федералистов” и их реальными действиями. Так, бунт варварской архаики в Чечне приобрел наиболее яростный характер в связи с тем, что там по историческим причинам не возникло серьезных культурных напластований: сначала Кавказская война искорежила восприятие ислама, в котором видели только джихад против “неверных” и правила дележа добычи, потом большевистский переворот помог вспомнить вкус русской крови, наконец, чеченцы прошли через позор массового предательства в годы войны и возмездие депортации. “Демократизация” России позволила чеченцам освободиться от бремени культуры, которое так тяжело нести тем, кто еще недавно вышел из раннефеодального периода с его варварским изуверством и ложной героикой “военной демократии”.

Варварское самосознание, сплотившее чеченцев в исключительно кровожадные бандформирования (их “подвиги” малоизвестны для российского обывателя), неожиданно получили поддержку другого варварского самосознания — самосознания, родившегося в среде российской интеллигенции в результате деградации коммунистических догм и не нашедшей себе лучшего применения, чем участие в открытой антигосударственной деятельности. Лишившиеся почвы работники пера тоже почувствовали огромное облегчение и взялись за дело, столь же недостойное, как и открытый разбой — за антирусскую, антироссийскую пропаганду.

Любая цивилизация (а Россия — государство-цивилизация) имеет на своей периферии территории, не вполне приживленные к данному типу культуры или испытывающие влияние другого типа культур. Более того, распад традиционных империй и образование государств-наций означает, что культурные и государственные границы перестают совпадать. Именно поэтому конфликт между цивилизацией и варварством всегда возможен. В этом конфликте Россия, к сожалению, не использует свое историческое достояние — сохранившуюся еще имперскую форму государственности, в которой столица государства совпадает со столицей цивилизации.

Ослабление государственности, утрата цивилизационной идентичности всегда приводят к тому, что сквозь культурные напластования происходят вулканические выбросы этнической архаики.

Противодействие такого рода выбросам может происходить тремя способами:

— вмешательством извне (вроде миссии миротворческих сил, которая толком преодолеть конфликт не может),

— силовое предъявление ресурсов государства без учета причин конфликта и характера противостоящих государству сторон (в этом случае для подавления варварского мятежа требуется на порядок больше ресурсов, а при их отсутствии приходится объявлять о капитуляции и задабривать победителя),

— локализация конфликта, подготовка государства к предъявлению своего цивилизационного превосходства и выдерживание паузы для “сваривания” внутренней конфликтности, неизбежной в варварской среде.

Последний вариант позволяет развернуть энергетику конфликта внутрь, а заодно обнаружить слабости своей цивилизационной позиции и вовремя откорректировать ее. Если это не делается, то измена собственной цивилизационной природе делает государство неспособным к сопротивлению варварству.

Согласно “демократической” доктрине России давить этницизм и сепаратизм принципиально нельзя, ибо это нарушает права человека. Согласно коммунистической — надо поддерживать эти “национально-освободительные” движения и блокировать любые попытки их подавления. И для коммунистов, и для “демократов” Россия является страной 150 наций. Коммунисты полагают, что каждая из них может вырвать кусок из территории России, если того пожелает ее “национально-освободительный” каприз.

В действительности, на территории исторической России национальное становление прошла лишь русская нация. Она прошла через соответствующие исторические испытания, создала великую культуру и великую государственность. Остальные же этнические общности не всегда дотягивают даже до того, чтобы называться народом. Стоит ли считать народом рыхлую человеческую субстанцию с примитивным производством и убогим бытом, которая к тому же не сосредоточена в компактных поселениях и числено не превосходит города среднего размера? Тех же чеченцев, чья численность составляла в самой Чечне — не более 600 тыс., чью письменность пришлось основать на русских буквах?

Здравый взгляд выделяет в России только русскую нацию, состоящую из нескольких народов, исторически связанных друг с другом единой судьбой. Только сама Россия имеет право самоопределиться и отделяться (или отделять от себя гнилые места, когда сочтет их никчемными).

Принадлежность к малому народу не означает какой-либо личной униженности или ограничений для проявления гражданственности. Но любой малый народ по логике развития вместившей его нации и логике истории будет стремится к максимальному сепаратизму, если ему не ставить препятствий. Мелочная спесь всегда будет прорываться наружу и пытаться приобрести политический статус. Субэтническая группа всегда будет стремиться выдать себя за этнос, этнос — за нацию.

Чтобы пресечь в России сепаратизм, необходимо обозначить где национально-культурная автономия, а где начинается мятеж и вред государственным интересам, крамола этницистов. Сепаратизм начинается с признания “национального” образования в качестве равного общенациональному. Отсюда возникает признание в качестве полноценного гражданина того, кто с трудом говорит по-русски, плохо читает и пишет на русском языке. Не приняв русской культуры и лишь слегка приобщившись к какой-либо другой культуре эти полу-граждане с готовностью превращают все русское во враждебное. Возникает бунт варварского самосознания против цивилизации. В Чеченской войне это бунт раннефеодального самосознания, вкупе с препарированным исламом, сведенным до разбойничьего “джихада”.

Варвару (с “демократическим” или бандитско-феодальным мировоззрением) не понять, почему государство не просто может, но и обязано применять насилие и даже монополизировать насилие. Варвару более понятно, когда право на насилие становится общедоступным, когда лидеры бандфорирований и президент страны делят это право между собой. Ему невдомек, кто кровавые разборки между криминализированными бизнесменами в его собственном городе — явление того же порядка.

Судьба Римской империи, да и история Российской империи, должны напомнить нам, что вырождение и антинациональный характер власти, предательство, упадок морали ведут не просто к крушению институтов государственности. Вслед за ним с фатальной неизбежностью следует кровавый потоп. Цивилизация гибнет не бесследно, но ее язык становится лишь предметом изучения энтузиастов науки. На месте одной цивилизации вырастают другие, но не стоит забывать про моря крови, которые мы призываем в свою судьбу, примиряясь с варварским самосознанием.

Подавить бунт варварского самосознания этницистов без жестоких мер не удастся. Он уже вырвался на оперативный простор и на глазах пожирает наше будущее, русскую перспективу, еще возможное величие России. Если этому бунту не будет противопоставлена добровольческая армия солдат Империи, участь наша даже не трагична, а просто постыдна.

Литература

(1)Национальности и национализм, в кн. “Исторические записки”, Вып.1, АО “Издательская группа “Прогресс”, 1995, с. 153

(2) Ст.Солник, “Торг” между Москвой и субъектами федерации о структуре нового российского государства: 1990-1995. “Полис”, №6, 1995, с.103.

(4) Евразийский проект: реальности, проблемы, концепции. Клуб “Реалисты”, информационно-аналитический бюллетень №16, 1996.

(5) Юдофобия. Обратная связь, “Новая Россия” , №3, 1995, с. 48.

(6) Н.Х.Бунге. “Загробные записки”, в кн. “Река времени”, М.: 1995, с. 215-216

(7) В.В.Шульгин, Что нам в них не нравится..., М.:”Хорос”, 1992, с.35.

(8) Г.П.Федотов. Трагедия интеллигенции. В кн. Г.П.Федотов. Судьба и грехи России. 2 т., СПБ: “София”, 1991, т.1 с. 96.